Простодушны и доверчивы (СИ) - Сергеева Александра Александровна
Макушки сказочных страшилищ разветвлялись, словно щупальца осьминога. Одни гигантские ветви сходились, расходились и перекрещивались параллельно земле, образуя над головой мощное природный настил в несколько накатов. По которому могли свободно прогуливаться стада мамонтов, не рискуя его проломить и сверзиться на землю. Другие вздымались ввысь. И утопали в широколапой листве размером с человеческую голову. Там зияло больше зазоров и брешей, куда с трудом продирался свет.
По сути, в кронах этих дубов можно жить, годами не спускаясь на землю — вот где пресловутые эльфы могли бы строить целые города
Подлеска просто не существовало: кроме травы и мха под этими колоссами, никто не выживал. Да, и откуда ему взяться, если под дубами стоячими валялись дубы падучие. Или павшие — уж больно напоминали сражённых в битве мифических богатырей. Кто-то же выдумал Святогора, под которым прогибалась и стонала земля — не отсюда ли картинка, навеянная во сне бездельниками духами?
Короче, продраться сквозь нагромождение вдоль и поперёк торчащих исполинов мог лишь кто-то всепролазный: гибкий и тонкий или просто мелкий. В крайнем случае, обладатель супер прыгучести вкупе с гипер ловкостью — на что полковник и рассчитывал.
— Нам куда? — полюбопытствовала Лёка, примеряясь к первой же преграде.
— Туда, — кивком показал дед.
Неохватный дуб лежал поперёк намеченного им маршрута, на четверть вдавленный в землю под собственной тяжестью. Животные с растениями в межмирье не рождались и не умирали — просто были. Так что живописно заросший мхом и грибами ствол существовал только ради декорации. Возможно, у него есть и другая более практичная функция, но о ней знал только хозяин леса.
— А кто здесь рулит? — поинтересовалась Ветка, приземлившись на ноги после неудачной попытки перепрыгнуть через преграду.
Чуть-чуть не долетела — оценила Лёка прикидочный прыжок сестры, накладывая на лук стрелу.
— Убери, — строго повелел полковник. — В чужой дом с оружием не входят.
— Так, чей дом-то? — не любила Ветка, чтобы её игнорировали. — Кто хозяин?
— Сам Больша́к. Батюшка Бор, — сухо бросил дед.
— Леший? — переспросила Ветка, удивлённо покосившись на сестру.
Но Лёка тоже не помнила такого персонажа из наспех прочитанного по мифологии славян.
— Объясни толком, — попросила она.
— Он уже не Леший и даже не Лесной Дедушка, — согласился полковник, что пора ввести их в курс дела.
— Не что-то антропоморфное и чудное из самых старых сказаний? — переспросила Лёка.
— Нет. Он потерял даже самое призрачное сходство с человеком, — с заметной досадой поведал Степан Степаныч, словно речь шла о плохо изученном противнике.
— Сколько же ему лет? — с придыханием прошептала Ветка, невольно озираясь по сторонам.
— Информация о его возрасте рознится. Кто-то считает, что он из самых древних духов. С которых впервые и открылось межмирье. Кто-то утверждает, что он самый древний, и межмирье началось именно с него. Потому и лес такой… некондиционный, — недовольно оглядел преграду полковник. — В прошлый раз его тут не было, — коснулся он ствола кончиком весьма грубого с виду ножа.
Обычного, а не сказочного — просто допотопного. Под стать всему остальному, что досталось полковнику от славных предков. Длинная рубаха до колен из того же толстого грубого льна, что и Веткина. А вот штаны, как и сплетённый из ремешков нагрудник, кожаные. Из такого же ремешка налобная повязка. Поршни точь-в-точь, как у старшей внучки — младшая уже успела обзавестись более современной обувкой: красными остроносыми сапожками с вышивкой.
Если Нешто и обувь спёр у Аиста Баки, тому лучше избегать встреч с этой парочкой жуликов. Да, его штаны Ветке не понравились, но женщины так переменчивы.
Внешность Степана Степаныча тоже претерпела метаморфозы. Во-первых, его голова с традиционным седым ёжиком обросла такими же седыми патлами до плеч. Лицо он всегда брил, а тут зарос, как дикобраз: бородища по грудь. Глаза не изумрудные — как у супруги и внучек — натурально золотые. Смотрелось жутковато.
— Может, нас не хотят впускать? — предположила Лёка.
— Может, его рубануть? — предложила Ветка, поигрывая кнутовищем.
— Я те рубану, — ласково процедил дед, прищур которого не обещал за самоуправство лёгкой жизни.
— Так её растыку, — прощебетали над головой. — Чтоб не грозилась тут. А то выискалась: рубануть ей! — передразнили безмозглого приставника, которому и самому неплохо бы отведать кнута.
— Погорячилась, — попыталась дипломатично отвертеться Ветка, шаря глазами по кроне ближайшего дуба. — Каюсь и нижайше прошу прощения.
— Хозяин примет ли? — вежливо осведомился полковник, найдя глазами какую-то точку в непроглядной листве.
— А хозяйка тебе, красавчик, не сгодится? — игриво подначили его под кокетливые смешки другой жеманницы.
— Своя имеется, — степенно молвил могучий воин.
От деда реально веяло такой необоримой силищей, какая внучкам и не снилась — даже с их смертельными игрушками. Его поступь была столь тяжела, что при ходьбе он опирался на длинный почерневший от времени посох.
В случае опасности тот превращался в огромную огненную рогатину с длинным наконечником, способным и колоть, и рубить. Иногда посох укорачивался, оборачиваясь боевой сулицей. Её можно было метать с расстояния, но она неизменно возвращалась в хозяйскую руку
Посох-перевертень — или, как его ещё называли, посох-оборотень — мог убить почти любого обитателя промежмировья с первого удара. Кроме совсем уж древних: с теми приходилось попотеть. А вот насчёт наидревшейших духов вроде Батюшки Бора полковник ничего пока выведать не смог.
На заявление деда о том, что он женат, Лесавки — а кто же ещё — разразились переливчатым занозистым хихиканьем. На всю округу. Лёка, наконец, разглядела одну среди ветвей. Как всегда голую — мысленно попрекнула она лесных обольстительниц, не сразу сообразив, что брюзжит, как старуха.
— Вот-вот! — поддакнула из банки на поясе объявившаяся Шанель.
— А ты, жаба, засохни! — повелительно проверещала моментально взбесившаяся Лесавка. — Дура мокрожопая!
— Каракатица бородавчатая! — помогла ей подружка, свесившись с ветки и корча рожицы.
— Они что, тоже рядом с людьми ошиваются? — удивилась Ветка. — Откуда они знают о каракатицах?
— Ещё как ошиваются, — язвительно сдала игошка лесную нечисть. — Больша́к-то не знает. Их тут, как мошки на болоте. За всеми-то не уследить. Вот они его и морочат: покуда девятеро перед хозяином гузном трясут, десятая со смертными блудит. А прознал бы, — из банки высунулся кулачок и погрозил обидчицам, — Батюшка Бор бы им тотчас бы похотливые дупла законопатил.
Ветка прыснула, Лёка не смогла удержаться от улыбки. Даже уголки дедовых губ дрогнули в усмешке.
— Вот и шарьтеся тут сами! — обиженно прострекотала одна из Лесавок и пропала с глаз.
— Лохи! — пискнула вторая и тоже поспешила удрать.
— Вот, что с бабами образование делает, — дурашливо посетовала Ветка, сунув палец в банку и поболтав им в лекарстве.
— Не балуй, — строго проквакала Шанель, объявившись на плече полковника.
Ухватившись двупалой лапкой за его бороду, игошка заглянула ему в лицо и отрапортовала:
— Я Батюшке Бору о вас донесла. Он звал тебя, воевода, прямо к себе. А будет, кто шутковать по дороге, так Больша́к велел его попотчевать. Чтоб неповадно было его гостей морочить.
— Спасибо, — добродушно поблагодарил помощницу дед и щекотнул её пальцем под брюшком: — Хозяйка моя велела тебе кланяться. И передать, что в нашем доме для тебя всегда найдётся уголок.
— Когда успели договориться? — пробормотала Ветка, покосившись на сестру.
— Пошли, — пресёк полковник пустопорожнюю болтовню.
И прыгнул в какую-то ему известную точку — видимо разведал, пока пропадал в межмирье.
Внучки поспешили присоединиться и оказались внутри сумеречного леса. У совсем уж необъятного дуба. Верней, под ним, где в траве маячили пять ровненьких пеньков. На одном из них сидел, поджав коленки, маленький сучок в форме рогатки. Ручки-веточки упирались в коленки и подпирали головёнку-жёлудь. Клочок сухого мха служил ему панамкой, а белое птичье пёрышко бородкой.
