Это я тебя убила - Екатерина Звонцова
Я не плакала. Как ни странно, я не плакала. Во мне вообще не было никаких чувств, кроме одного. Ужаса. Иссушающего ужаса. Ведь я знала, что как минимум наполовину Лин прав.
Эвера больше нет из-за меня. Он мог рассказать Илфокиону свою версию событий, и мы могли многое понять лучше, но я сделала так, чтобы этого не произошло. Это я. Я его убила.
Точнее, как оказалось теперь, я сделала с ним что-то намного хуже.
Чудовище
Когда я поворачиваюсь, песок весь в крови. В сумраке кровь кажется черной, красный оттенок едва различим. Зрелище слишком о многом напоминает, приходится еще на секунду зажмуриться, сглотнуть и сделать глубокий вздох. Только после этого я опускаю взгляд. Скорфус, довольный работой, уже умывается, сидя в сторонке.
– Все как ты заказывала. Теперь-то можно домой, а?
Не отвечая, я рассматриваю человеческую фигуру, лежащую навзничь. Посреди всей этой темной крови, в месиве черно-серых нитей и лоскутов, медленно истаивающих, словно гнилой сорбет, кожа и волосы лунно белеют, даже не выглядят грязными. Грязные только обрывки одежды, которые, оказывается, тоже уцелели под этой… шкурой? Как еще назвать то, во что магия Подземья превратила Эвера, проникнув в его раны? Да, я помню эту легкую тунику, швары, даже одна из сережек-гвоздиков на месте. Зрелище ужасное, ужаснее всего рука, скрытая когтистой перчаткой из Святого железа. Это не особо популярное у нас древнее оружие тоже приняло прежний вид, то есть перестало напоминать лапу монстра. Когда я осторожно стаскиваю ее, кисть оказывается отекшей, но целой, обычной. Пульс стучит редко, зато ровно.
– Он правда ничего так, – бросает Скорфус. Он вылизывает себе то место, которое в приличном обществе не демонстрируют, и смотрит на меня из-под задранной задней лапы. С этого ракурса замечание звучит сально, и я, не выдержав, пихаю своего излишне болтливого кота так, чтобы он точно потерял равновесие. – Ну ты!
Я скольжу по Эверу новым взглядом и подмечаю кое-что еще: он… вроде бы не изменился. То есть четыре года и не должны были превратить его в старика, между двадцатью и двадцатью четырьмя нет такой уж огромной внешней разницы, и все же. Он совсем такой, каким я его помню. Совсем такой, каким был в последний день. Мне уже почти семнадцать. Разница между нами ничтожная. И это очень странно, ведь я привыкла смотреть на него снизу вверх. А теперь мы вроде бы даже в росте почти сравнялись.
– Да здравствует королева? – говорит Скорфус, ухмыляясь во всю морду. Меня передергивает, хотя он и имеет в виду совсем не то, что Лин.
– Нет. Впереди самое сложное. – Я медлю. – И думаю, ты мне уже не поможешь.
– Все настолько плохо? – Он поднимает то, что можно назвать бровью, – тоненькую полоску чуть более светлой шерсти над глазом. – Ты уверена, что все вот это… – лапой он неопределенно обводит пространство вокруг нас, – не засчитают? Вот так сразу?
– Уверена. – Мои мысли тяжелее всех нависающих над этим пляжем скал. Я снова опускаю взгляд на лицо Эвера. – Теперь уверена как никогда.
– Может, тогда… – он медлит, – просто убежим? – Хвост оживленно дергается: похоже, Скорфус сам удивляется, как не додумался до такого простого плана раньше. – Куда-нибудь уплывем, а отцу ты напишешь записку с объяснениями, и тебе не придется…
– Двадцать лет, Скорфус, – тихо возражаю я. – Двадцать. Бежать нужно было раньше, а теперь времени нет. Отцу нужен преемник.
– Фекалии, – ругается он, шикнув сквозь зубы.
– Они самые. И потом…
Эвер лежит неподвижно, его губы сжаты, ресницы плотно сомкнуты. Не знаю почему, но я вспоминаю ненормальные ночи, когда он точно так же спал в кресле, а я, спасаясь от кошмаров, рассматривала его лицо. Трогала украдкой волосы. Гладила по руке. У меня было странное чувство – будто я должна хоть иногда делать для него что-то столь же важное, сколь то, что он делал для меня. Давать ему спать – единственное, что было доступно мне в детстве. Сейчас все изменилось. Моя вина стала намного больше, но и мои возможности – тоже.
– И потом, я хочу попытаться, – заканчиваю я. Скорфус вздыхает с видом «Ну и что ты тогда ноешь?». – Хотя бы объясниться, а дальше буду что-то решать. К тому же я не могу просто его бросить, многие ведь считают его беглецом. Нужна ложь.
Новая ложь. Ведь если я просто скажу правду всем, она, вероятно, погубит нас обоих.
– В этом мы с тобой мастера, придумаем, – хмыкает Скорфус и встает. Расправляет крылья. – Так что, я лечу за стражей?
– Лети. – Я киваю. Тоже встаю, чуть отступаю, отворачиваюсь к морю, сейчас почти спокойному и отливающему сонной звездной синевой. – А я пока подумаю. Идея у меня есть.
Хлопанье крыльев постепенно удаляется, потом затихает. Обернувшись и убедившись, что иномирная кровь и плоть почти испарились с песка, я снова бегло смотрю на Эвера. Тут же отворачиваюсь: нет, нет, пока просто не могу. Ложь, которую я приготовила, довольно нелепа. Но на некоторую часть она скроена из правды, а значит, в нее, скорее всего, поверят.
– Добро пожаловать домой, Эвер, – шепчу я. – Обещаю, больше тебя никто не тронет.
Меня тоже. Вот только мне стоит опасаться вовсе не целеров, не патрициев, даже не отца.
Только тебя, ведь из-за тебя через месяц я должна умереть.
Вне правил. Эвер
– Эй, гаситель!
Со дня, как они появились рядом, я ни разу не слышал от них своего имени, да и не хотел. Единственное, чего я хотел, – быть подальше. Не помнить об их существовании. Не думать ни об одной из трех причин, по которым они так меня ненавидят.
Я опускаю голову и продолжаю идти, делая вид, что не услышал оклика. Мне некогда разговаривать, моя одинокая прогулка вдоль берега и так затянулась. Орфо скоро заволнуется. Мы договорились вместе учить игаптский или играть до самого ужина. К тому же этот ливень становится просто невыносимым.
– Эй, гаситель! – Другой голос, с другой стороны. Я глубоко вдыхаю через нос и прибавляю шагу, поднимаю глаза – до замка, нахохлившегося среди скал, не так далеко. Тепло горят желтые огоньки. Если я напрягу зрение, различу даже свет в комнатах Орфо.
– Почему не отвечаешь? – Теперь голос
