Последний демиург (СИ) - Хабарова Леока

Захотелось вырвать из груди сердце, сжать в кулаке и раздавить, словно переспелый помидор.

Ты ещё можешь разбить шар, девушка.

Что это? Голос, или шум дождя? Зловещий шёпот, или рокот волн?

Разбить шар и погасить свечу...

Глава тридцатая

Узнать правду. Выяснить всё. Поставить точку.

Разбить шар...?

Если я лишилась рассудка, – размышляла Вереск, – то всё это лишь плод моего воображения. Всё. И лестница без начала и конца, и жуткий призрак, прикованный к стене цепями, и стеклянная сфера со свечой внутри, и разряженные в пух и прах безликие нобили. Ну а если... Если это правда?

Если это правда, то страшно вдвойне.

Вереск крепче сжала бронзовый подсвечник. Она выяснит всё. Сегодня или никогда.

После отъезда гостей коридоры старинного замка казались необычно пустыми и гулкими. Особенно сейчас, когда серебряный свет Луны лился в узкие стрельчатые окна, а свечи погасли все до одной. Так странно... Тихо, словно здесь никто не живёт.

Никто, кроме теней и шорохов...

Может быть, я тоже призрак? – думала Вереск, беззвучно ступая по каменным плитам. – Бесплотный дух, сохранивший осколки памяти и обречённый вечно скитаться в этих стенах...

"Старые стены хранят мрачные тайны", – так когда-то сказал Ладимир. Что ж. Пришла пора выяснить, какая из мрачных тайн самая страшная...

Дверь в комнату Авана приоткрыта. Странно. Забыл запереть? Ждёт кого-то? Или...

Вереск подобралась на цыпочках, стараясь не дышать. Темно. Очень темно. Только тлеющие угли в очаге мерцают красными бликами.

Наверное, надо было пройти мимо. Проскользнуть беззвучной тенью и продолжить путь, но... Непонятное щемящее чувство нахлынуло волной, утопив душу в сомнениях. Тревога кольнула острой булавкой, и Вереск стиснула зубы.

Что-то случилось. Случилось что-то плохое. Непоправимое.

– Аван? – тихо позвала она, легонько толкнув дверь, но ответа не последовало. – Аван, вы...

Пламя свечи вырвало из мрака широкую кровать под балдахином. Вереск подошла ближе. Присмотрелась. Идеально ровные, без единой складки, простыни, взбитые подушки, два покрывала – меховое и шерстяное – расстеленные так тщательно, как только Милда умеет стелить...

Постель не тронута. А значит...

О, милостивые небеса! – она зажала рот рукой. Слова молодого графа прозвенели в голове набатом: "Всё бы отдал, чтобы обладать вами, Вереск...".

Нет! Ох, нет! Ах, Аван! Далеко ли ты ушёл от сестры в стремлении любым путём получать желаемое?

Он не пожалеет ничего. Ничего и никого. А уж тем более – незнакомца в чужом мире!

Вереск выпорхнула в коридор, подхватила юбки домашнего лилового платья и побежала так быстро, как только могла.

Как же? – ругала она себя. – Как я могла не заметить, что он увлёкся мной настолько сильно? Зачем допустила, чтобы всё зашло так далеко? О! Каких дров может он наломать! Каких бед натворить!

Вспомнились глаза Авана. Его руки. Горячие губы. Требовательные ласки.

Бедняга принимает страсть за любовь, или...

"В вас нет фальши, Вереск".

Он проникся ко мне, пока я его выхаживала, – сообразила Вереск, минуя погружённую во мрак галерею. – Такое происходит довольно часто.

Откуда ей это известно, Вереск не имела ни малейшего представления, но была уверена, что так оно и есть. Она перехватила свечу половчее и стремительно взлетела по лестнице. Хорошо, что беременность ещё не сделала её тяжёлой и неповоротливой, как старую гусыню с птичьего двора. Только голова немного закружилась, но это – сущие мелочи. Главное сейчас: остановить Авана, иначе...

Иначе что? "Что" иначе?

Вереск закусила губу. А если на самом деле нет никакого призрака? И нет никакого шара со свечой? И нет никаких...

Дверь.

Обшарпанная, полусгнившая дверь с проржавевшим насквозь затвором никуда не делась. Покрытая паутиной и плесенью, она находилась там, где и должна: в глухом коридоре северного крыла.

Нервно сглотнув, Вереск коснулась затвора.

Сейчас или никогда!

Она зажмурилась и дёрнула задвижку. А когда открыла глаза, едва не закричала.

Стена. Глухая стена серого камня...

"Тут он её и замуровал"...

Чёрт! Вот чёрт! От досады захотелось взвыть: когда не надо, проклятущая дверь появляется сама собой и распахивается настежь. Зато когда надо: извольте – стена!

Вереск выругалась последними словами и, сжав кулак до хруста, яростно врезала по каменной кладке. Она ждала боли. Искр из глаз и ободранных в кровь костяшек, но... Рука увязла в стене, как в тесте.

– Что... – прошептала Вереск и дёрнулась, пытаясь высвободиться. – Что за...

И тут стена, точно трясина, с мерзким чавканьем проглотила её.

Темнота. Густая вязкая темнота была наполнена звуками. Слышался смех, приглушённые разговоры, странные, непонятные слова и фразы.

"Давай-ка тебя прокапаем..."

"Да, глюкоза... Глюкоза и..."

"Штукатурка осыпалась. Давно ремонт нужен... А лампа жужжит, с ума сводит..."

Что это? Чей это голос? Такой знакомый... Такой...

"Держись, герой. Держись, родной мой. Всё будет хорошо..."

Вереск стремилась к смутно знакомому голосу, словно мотылёк, летящий на свет, но слова становились всё дальше и тише, пока не смолкли совсем.

И от этого вдруг стало больно. Больно и обидно. Захотелось кричать, выть и вопить, разорвать глухой мрак в клочья, вынырнуть из забытья и... вернуть себе память.

Вереск не чувствовала собственного тела, но понимала, что плачет. Она не видела ничего вокруг, но знала: рядом кто-то есть. Кто-то внимательно наблюдает за ней. Кто-то ждёт, что она...

Вспомнит?

– Даже не надейся. – Уж этот голос точно не забыть. Безликий призрак!

Мгла рассеялась внезапно, и Вереск едва не ослепла от яркого света. Знакомое место...

Бальный зал сиял, как и в прошлый раз. И снова по паркету скользили нарядные пары, а невидимые музыканты услаждали слух изысканной печальной мелодией.

Она стояла посреди этого мистического великолепия, нагая и растрёпанная, по-прежнему сжимая в руке незатейливый подсвечник. Ноги дрожали и норовили подогнуться, но...

Надо идти. Надо идти вперёд. Туда, где ждёт прикованное к стене оно: необъяснимое жуткое нечто, без лица и имени. Вереск скрипнула зубами и сделала первый шаг.

– У тебя почти получилось, хитрая ты шлюха, – проскрипел призрак, лязгнув цепями. – Ты чувствуешь его так же остро, как он тебя. Ты его почти разбудила. Почти. Но я не позволю. Даже не надейся.

– Что ты такое? – Вереск подошла так близко, что могла протянуть руку и коснуться чудовища, лицо которого стремительно менялось: боцман, леди Виолетта, Дара, конюшонок Лукаш, гнусавый штурман, вечно краснеющий Петер, Горий с поникшими длинными усами... – Что тебе нужно?

– От тебя уже ничего. – Призрак принял вид степной гиены, оскалился и мерзко расхохотался. – Ты опоздала, девушка. Опоздала!

И тут Вереск увидела его. Он возник из тени, что отбрасывала бесконечная стена.

– Аван! – воскликнула она, ощущая, как по спине заструился холодный пот: самые страшные опасения подтвердились – молодой лантийский граф держал в руках оплетённую цепями стеклянную сферу. Огарок свечи внутри шара пылал особенно ярко. – Аван! Нет! Не делай этого!

Рыжеволосый юноша не откликнулся и занёс шар над головой.

– Нет! – возопила Вереск и кинулась к нему, но обнаружила, что ноги её увязли: каменные плиты пола превратились в жидкую булькающую грязь. – Нет!

– Да! – хохотал призрак, звеня цепями.

– Хочу, чтобы князь Ладимир исчез навсегда! – отчеканил Аван. – Чтобы перестало существовать всё, с ним связанное, и Вереск стала моей!