Моя дурацкая гордость (СИ) - Эр Анастасия

Я послал Прогноза за виски, а сам слушал щебетание какой-то милашки из младших и думал, какая же Елизарова шлю… (мозг не хотел додумывать это слово) гулящая.

***

В воскресенье эти двое приперлись на завтрак вместе. Оба в форменных рубашках и без галстуков. Я машинально проверил, нет ли галстука на мне. На мне были только футболка и штаны.

— Привет, Ева, привет, Ваня, — поднял руку Хьюстон.

— Привет, ребят, — как ни в чем не бывало поздоровалась Елизарова, и я чуть не поперхнулся беконом, попытавшись разом напомнить ей, какая она шлюха, и указать, куда идти.

Псарь дернул головой, типа кивнул, а Прогноз посмотрел на меня, потом на Елизарову и остался сидеть статуей.

— Тоже видел их вчера? — Гордей понизил голос. — Ты из-за этого как жеваный гондон сегодня? — он снисходительно поднял брови, прям как заботливая мамочка.

— У меня все в порядке, — я старался говорить безразлично. — Башка болит.

— Да ладно. — Псарь начинал действовать на нервы, как будто не понимал, что мне насрать, и я не хочу об этом говорить. — Мы видели, как Елизарова мимо Бакурина проходила и сказала ему что-то, а он к ней подскочил, потупил малость и засосал. Она даже не трепыхалась. И ты потом исчез куда-то. Все в порядке, говоришь?

— Ко мне пришла Светка, — я ни капли не соврал. — Слушай, Псарь, не грузи. То ты не хочешь знать об Елизаровой, то только о ней и болтаешь. Мне насрать и на нее, и тем более на Бакурина. Впрочем, нет, на Бакурина не насрать, он должен забить еще пару сотен мячей до того, как свалит из Виридара. Лучше придумай, как нам развлечь завтра комиссию из Магического Совета.

— Уже придумал, — Псарь расправил плечи и потянулся.

Бакурин с Елизаровой о чем-то переговаривались, пока жрали, этот мудак суетился, подтаскивая поближе блюда, а Елизарова мотала головой, показывая, что уже закончила и больше в нее не лезет.

— Мне казалось, что ты еще вчера мысленно вышвырнул Бакурина из команды и сегодня собираешься сообщить ему радостную новость.

Нас продолжали поздравлять, хлопали по плечу, окликали, а мы в ответ скалились и кивали.

— С чего бы это? — На самом деле, я с трудом подавлял в себе такое желание. — Эй, Оливия, у тебя юбка задралась!

— Она просто такой длины, Марк, — кокетливо отозвалась та. Из-за кудрявых волос и веснушек Оливия казалась оранжевой, да еще нарядилась в какие-то желтые тряпки.

— Хочешь сказать, просто нет повода? — Гордей кусанул яблоко.

Именно.

— Хочу сказать, что ты козел, Псарь, и должен заткнуться. С какой стати мне выгонять Бакурина из команды? — А у самого в голове звучал голос: «Теперь я точно вылечу».

— Ну. Он вставляет Елизаровой, ты указываешь ему на дверь… я один вижу в этой цепочке логическую связь?.. Ладно, ладно, Эмиссар, не кипятись, ты нервный в последнее время. Нервный пиздюк. Ты не нравишься мне таким, — без обиняков заявил он.

— Ты тоже мне таким не нравишься.

— Каким? — Псарь по привычке сгреб в сумку все, до чего дотянулся, запасаясь, и сдул со лба челку.

— Болтливым придурком.

— Давайте сходим к Савчуку, — вдруг предложил Прогноз, и мы уставились на него.

— Зачем? Мы же вроде собирались обсуждать, как сделать так, чтобы у комиссии жопы загорелись. Или нет? — Псарь шлепнул подошедшую Эмму по заднице и привстал, чтобы поцеловать. Типа поприветствовал.

— Ну, там вы не будете спорить, — стушевался Леха.

— А кто спорит? — огрызнулся я.

— Вы двое. Ты говоришь, что не интересуешься Елизаровой, а сам только на нее и смотришь, а Псарь…

— Мы не спорим. Я пытаюсь раскрыть Эмиссару глаза на ситуацию. — Он повернулся ко мне и, не глядя на Елизарову, вкрадчиво проговорил: — Если это не дает тебе покоя, встань и покажи козлу, кто здесь первый.

— Псарь заскучал, — прокомментировал Хьюстон и снова отключился от реальности, медленно двигая челюстями и читая «Чародейский Вестник». Хотя временами мне казалось, что он за нами пристально наблюдает.

Мы с Гордеем секунд десять пялились друг на друга, не моргая, потом я кашлянул, встал и прошел чуть вперед.

— Елизарова. — Они с Бакуриным замолчали, и Елизарова обернулась. — Надо поговорить.

— Говори, — Елизарова по-прежнему сидела, а я возвышался над ней.

— Двинься, — я спихнул со скамьи кого-то из перваков и сел на нее верхом, так, чтобы придвинуться к Елизаровой как можно ближе. Чтобы она оказалась между моих ног и не смогла сбежать.

Елизарова приподняла брови, но в целом оставалась невозмутимой. Я ненавязчиво коснулся бедром ее колен, Бакурин напрягся и начал вставать:

— Полегче, Иса…

Но я не стал слушать. Одним махом проехал по сиденью еще пару сантиметров и прижался ко рту Елизаровой так, что мы стукнулись зубами. Она, зажатая между моими коленями, между мною и Бакуриным, пыталась вырваться, но смогла, только когда я отпустил.

— Ведешь себя как пятилетний, Исаев, — очень тихо прошептала Елизарова с кислой физиономией и отодвинулась.

— Убери от нее руки, придурок, — Бакурин подорвался в одночасье и выхватил палочку. Этого я и добивался.

— Проблемы? — я поднялся на ноги, не спеша достал свою, но не двинулся с места. — Давай, не стесняйся.

— Нет, Исаев, ты все еще ни на что не годен, — громко сказала Елизарова. — Целуешься так же кошмарно, как и всегда. Иди еще тренируйся, придешь через месяц. — Она фыркнула, встала и протянула Бакурину руку. — Нет, лучше через два. Ваня, не надо, — мягко, но настойчиво она заставила его опустить палочку.

Маркова и Маслова захихикали.

Чумакова сквозь смех выдохнула: «Это шикарно» и уткнулась в плечо Верейскому.

— С тобой все хорошо, Елизарова? Прилечь не хочешь?

— С Эмиссаром рядышком, — давился смехом Псарь.

— Ты беспардонный, невоспитанный и безмозглый, Исаев, может быть, поэтому тебе не на ком отточить мастерство. Спроси вон хоть у Чернорецкого, как вести себя с девушкой.

— Глядишь, поубавится дури и желания приставать к чужим девушкам.

Мне очень не понравилось, как Бакурин выделил слово «чужим». Очень. Меня это взбесило.

— Да ладно? — я уже не улыбался и не притворялся, что шучу. Перевел взгляд с Бакурина на Елизарову. У меня было не больше пяти секунд на раздумья. Да и какие тут раздумья. Эти двое зашли слишком далеко. — Значит, говоришь, кошмарно, да, Елизарова? По-моему, ты так не считала, когда мы с тобой трахались.

Я видел только Елизарову, ну разве что заметил еще, что улыбка сползла с лица Чумаковой, а Хьюстон отложил газету.

За другими столами, да и за нашим тоже, продолжали переговариваться, смеяться, но в радиусе двух метров от нас повисла тяжелая тишина.

По морде Псаря я бы не определил, о чем тот думает, зато на роже Бакурина было написано, как он меня ненавидит.

Елизарова не стала скакать и орать, она даже толком не покраснела, словно ждала этой секунды и знала, что рано или поздно этот момент наступит.

— М-м. Наверное, это должно означать, что трахаешься ты чуть лучше, чем целуешься, — холодно произнесла Елизарова, которая, на самом деле, явно нервничала, потому что рука у нее дрожала, когда она отбрасывала с лица волосы.

Елизарова помешкала и вновь уселась за стол, поковыряла яичницу. Челси открыла рот, но закрыла его почти сразу. Бакурин опустился рядом, сидевшие поблизости как-то разом заговорили; я зыркнул на парней, те вылезли из-за стола (Прогноз с сожалением отставил стакан), и мы свалили из Главного зала.

***

— Ну и чего ты добился? Думал, Бакурин узнает, что Елизарова не целка и тут же сбежит? В каком веке ты живешь, брат?

Я молчал, Гордей фыркал, дело было на трансформагии, поэтому Хьюстон просто скорбно следил за Разумовской.

Ничего хорошего из того, что я вчера сорвался, не вышло, конечно. Уже к вечеру воскресенья только и разговоров было о том, что «Елизарова раздвинула ноги перед Исаевым». Пташки пялились на меня, шептались, в общем, все как обычно, с той только разницей, что восхищения в их голосах не было.