Меч Тамерлана - Кретова Евгения

– Именем Аллаха заклинаю тебя. Не то наложу проклятье, будешь еще столько же лет в образе кава безусого по развалинам блуждать, надеясь, что человеческое жилище хоть ненадолго прогонит холод, который поселился в прóклятой душе твоей… Ну! – он снова встряхнул ее.

Девушка смотрела на него с сомнением. Проговорила, презрительно скривив тонкие губы:

– Лжец… Не знаешь ты таких проклятий…

Юноша наклонился к ее уху так, чтобы видеть лицо пленницы:

– Проверим?

Андалиб отвернулась, скрестила руки на груди и незаметно сделала полшага в сторону тени.

– Ай, не трепи мне нервы, демоница проклятая, будешь говорить? – Ильяс заметил хитрый маневр, жестко толкнул на солнце.

Девушка извивалась в его руках, пряча от ярких солнечных лучей открытую кожу Взвыла, снова извергая проклятья, от которых Данияр не знал, плакать ему или смеяться. Наблюдая за этой сценой, он встал так, чтобы девушка могла укрыться в отбрасываемой им тени, – Ильяс не заметил, что тень значительно шире и выше туриста, не видел расправившийся, словно темные крылья, плащ за его плечами. Но зато заметила Андалиб. У нее округлились глаза – она замерла, медленно подняла взгляд, всматриваясь в лицо молодого мужчины. Прошептала с восторгом:

– Малакуль Маут…[18] Ты все-таки пришел за мной, недостойной… – выдохнула она, будто узнавая в нем старого знакомого, которого меньше всего ожидала здесь увидеть. Взгляд ее посветлел, на губах появилась блаженная улыбка. Прекратив сопротивление, она осела на колени – Ильяс дернул ее за шиворот вверх, заставив подняться.

Данияр обратился к девушке:

– Я буду признателен, если ты пояснишь, что происходит…

Девушка перестала кривляться и гримасничать. Выпрямилась, разглядывая Данияра с опаской и благоговением.

– Не думала уже, что когда-нибудь встречусь с тобой… – Она закусила губу, будто решаясь. Выпалила: – Я не виновата, я просто отрабатываю свой долг, живу здесь, на развалинах, никого не трогаю. А вас привели в этот заброшенный аул джинны.

– Кто? – Ильяс и Данияр изумленно переглянулись.

Девушка вздохнула, цокнула языком и отвела взгляд, пробормотав в сторону Ильяса новую порцию проклятий:

– Чтоб волосы твои в змей превратились и жалили тебя ядом до скончания века твоего. И не было противоядия и исцеления от укусов их… Лживая собака.

Ильяс рассмеялся:

– Ты опять за старое?! Воистину старцы говорят: девушка без должного воспитания – как блюдо без соли[19].

Андалиб горделиво приосанилась, учитывая, что ей все равно приходилось чуть наклонять вперед голову – юноша по-прежнему держал ее за шиворот, – и выглядело это неуклюже. Она поджала губы, бросила Ильясу с презрением:

– Джафар и Ахмет видят таких, как ты, насквозь! Они не просто так служат судьями у самого Абдурахмана ибн Саида, да святится имя его, да пребудет с ним сила Всевышнего и милость Его…

Ильяс остановил ее, встряхнул:

– Эй-эй, притормози! Ты можешь прямо сказать, зачем Джафар и Ахмет нас сюда приволокли и бросили?!

Девушка прошипела:

– Они видели тебя еще на подступах к человеческому городу, там, где ты заправлял свою железную повозку, управляемую демонами, противниками Всевышнего… Видели тайну твою, ибо ничто не укроется от острого глаза Джафара…

– О чем она говорит? – усмехнулся Данияр и уставился на Ильяса. – И при чем здесь девушка, которая была со мной?

Андалиб перевела на него взгляд, снова благоговейно склонилась:

– Джафар никогда не ошибается, господин. Он спас ее от этой лживой змеи, – она кивнула на Ильяса; Данияр заметил, как тот при этом побледнел. – Ей уготована счастливая судьба, она станет самой счастливой женщиной, будет жить в богатстве и роскоши, любви и достатке… Носить жемчужные бусы, спать на шелке и бархате…

Данияр поморщился, посмотрел на нее строго:

– Джафар и Ахмет привели нас сюда, потому что узнали в нашем водителе преступника и лжеца? Так, что ли? При чем здесь тогда похищение моей спутницы?.. Где она?

Девушка кивнула с почтением:

– Она в безопасности, господин, саблегрудый ждет ее… Я отнесу ее ему и отработаю свой долг. И ты заберешь меня, господин…

– Саблегрудый? – не понял Данияр и посмотрел на Ильяса, но тот лишь пожал плечами. – Кто это?

Кав поджала губы, оскорбилась:

– Лучший охотник, Лесной человек, самый уважаемый джинн из всех, что я знаю!

– А саблегрудый отчего? – Данияр представил какого-то демона, утыканного острыми, как бритвы, лезвиями.

Вместо нее ответил Ильяс:

– Оттого что саблю на груди носит по старинному обычаю, верно? Лесной дух, такой же нечестивый, как и этот оборотень.

Девушка презрительно фыркнула, отвечать не стала, скрестила руки на груди.

Данияр заглянул ей в глаза:

– Скажи, куда ты должна перенести Катю?

Девушка округлила глаза, втянула голову в шею и пролепетала, повторив, словно мантру:

– Саблегрудый ждет ее…

Данияр поморщился.

Девушка посмотрела на него восхищенно:

– Освободи меня, и я помогу тебе…

– Хорошо. Говори, где она.

Девушка показала глазами на то место, из которого появилась, – там, у основания каменной кладки ограды, сперва сумеречный, будто сотканный из дыма, а потом все более четкий и материальный, показался медный кувшин, в какие горцы обычно набирали воду: высокий, с широким горлышком и по-утиному коротким носиком, с крупной изогнутой ручкой и крышкой-колокольчиком.

Данияр выдохнул с облегчением, шагнул к нему и наклонился, чтобы поднять с земли. Но в этот момент молодого человека отбросило назад. Яркое солнце, уже разогревшее камни, померкло.

В этот же момент кувшин качнулся, завалился на бок и покатился вниз по склону. Данияр, пытаясь одной рукой придержать распахивающуюся полу плаща, неуклюже оттолкнулся от стены и бросился к кувшину, ловко преодолев те несколько метров, которые их теперь разделяли. Но его скорости оказалось недостаточно: посудина откатилась по склону ниже, сделала кувырок, подскочила на камне и, пролетев всего в паре сантиметров от растопыренных пальцев Данияра, соскользнула в пропасть.

– Да Хаос вас поглоти! – простонал Поводырь, наблюдая, как кувшин летит вниз.

– Это не я! – на всякий случай закричала в спину Данияру девушка-оборотень. – Я не виновата, что он упал и разбился! Ай, какое горе. Теперь ваша подруга никогда оттуда не выберется! И все из-за этой лживой собаки! – она проворно вывернулась из рук растерявшегося Ильяса, отскочила в сторону, в тот же момент обернулась кошкой и спряталась в тени. – Мяу…

Любопытная мордочка мелькнула за камнями и скрылась.

Лежа на каталке в машине скорой, Рауль Моисеевич прислушивался к сирене – по-рабочему равнодушной, словно этот пронзительный звук относился не к нему, а к какому-то другому пациенту От слова «пациент» в привязке к себе, усмехнулся, – непривычно. Еще было жаль, что госпитализируют не в свою больницу, в которой он проработал столько лет и знает каждый кирпич и каждый слой краски, а в другую, незнакомую, с незнакомыми докторами… Не то чтоб он «своим» доверял больше, но у «своих» он даже по интонации знал, когда дело труба. А тут…

Он вздохнул, настороженно прислушался к хрипу, вырвавшемуся из гортани вместо вздоха. В груди стало тяжело. Снова почувствовал, как болезнь с каждым новым вздохом, будто невидимый спрут, пробирается глубже в легкие. От начавшегося жестокого приступа кашля потемнело в глазах.

Рауль Моисеевич потянулся к внутреннему карману, достал сотовый и набрал номер старшей дочери. Сбросил, вспомнив, что та сейчас на работе, все равно ничем не поможет. Отправленное сорок минут назад, пока ждал приезда скорой, сообщение еще не прочитала – значит, занята. Отдышавшись – никогда не думал, что простой набор номера стоит такого количества усилий, – набрал другой номер. Не потому, что надо сообщить о госпитализации, а потому, что надо узнать, все ли в порядке, – кто его знает, когда он еще сможет выйти на связь. Номер отозвался: