Шеррилин Кеньон - Танец с Дьяволом

Вместо того чтобы успокоить Зарека, такие визиты лишь усиливали его безумие.

— Почему он такой? Что питает его ярость?

— А почему это так важно для тебя? — Спросил М’Адок. — Мне сказали, что он приговорен к смерти.

— Я пообещала Ашерону, что сначала буду судить его. Он умрет только, если я так скажу.

— Тогда избавь себя от неприятностей и признай его виновным.

Почему все так желали смерти Зарека. Она не могла понять этой враждебности по отношению к нему. Неудивительно, что он вел себя подобным образом.

Он вообще когда-либо кому-нибудь нравился?

Никогда за всю вечность М’Адок не говорил настолько жестоких слов.

— Это на тебя непохоже.

Астрид услышала прерывистый вздох, когда на ее плече сжалась рука.

— Нельзя спасти бешеную собаку, Астрид. Для всех, в том числе и для собаки, будет лучше, если ее убить.

— Лучше быть Тенью, чем жить? Ты сошел с ума?

— В случае с Зареком — это так.

Она была в ужасе.

— Если бы это было правдой, Ашерон пожалел бы его и не просил о суде.

— Ашерон не хочет убивать его, потому что это было бы очень похоже на убийство самого себя.

Она обдумывала его слова некоторое время.

— Что ты имеешь в виду? Они абсолютно непохожи.

У нее было чувство, что М’Адок пытается прощупать ее разум.

— У Ашерона и Зарека много общего. Большинство людей не могут увидеть или понять этого. Я думаю, Ашерон считает, что если Зарека нельзя спасти, то и его тоже.

— Спасти от чего?

— От самого себя. У них обоих есть склонность выбирать свою собственную боль, только вот правильно это сделать они не могут.

Услышав эти слова, Астрид ощутила нечто странное. Крошечный укол боли. Что-то, чего она давно не чувствовала. Ей было больно за них обоих.

Но больше всего ее душа страдала из-за Зарека.

— Как они выбирают свою боль?

М’Адок не ответил. Но, с другой стороны, он частенько так делал. Иметь дело с божествами сновидений было чуть проще, чем с оракулами, но

ненамного.

— М’Адок, покажи мне, почему все отвернулись от Зарека.

— Я не думаю, что ты хочешь…

— Покажи мне, — настаивала девушка. Ей нужно было знать, и глубоко внутри она подозревала, что это было гораздо меньше связано с работой, чем ей хотелось думать. Это желание… больше личное, чем профессиональное.

Его голос был абсолютно лишен эмоций.

— Это против правил.

— Каким бы ни было наказание, я его вынесу. А теперь — покажи. Пожалуйста.

М’Адок усадил ее на кровать.

Астрид легла и позволила Ловцу погрузить себя в сон. Было несколько сывороток, которые они использовали, чтобы заставить кого-то ощутить дремоту, а иногда использовали туман Винка, мелкого божества сна.

Онерои, также как и другие боги, часто использовали Винка и его туман, чтобы контролировать людей. Однако, независимо от того, какой метод они выбирали — эффект сказывался практически мгновенно.

Астрид не была уверена, что использовал М’Адок, но, едва закрыв глаза, ощутила, как ее уносит во владения Морфея.

Там она могла видеть, даже когда судила. Вот почему ей всегда нравились сны во время выполнения обязанностей.

М’Адок появился рядом. Его мужественная красота в этом мире еще сильнее бросалась в глаза.

— Ты уверена?

Астрид кивнула.

М’Адок провел ее через несколько дверей в зале Фантозиса. Здесь каллитехнис или мастер сновидений мог перемещаться по снам любого человека. Они могли путешествовать в прошлое, будущее и такие измерения, о которых люди даже помыслить не в состоянии.

М’Адок потянулся к двери и остановился.

— Ему снится прошлое.

— Я хочу это увидеть.

Он колебался, словно сражаясь сам с собой. Наконец, Ловец открыл дверь.

Астрид пошла вперед. Она и М’Адок держались в отдалении — на достаточном расстоянии, чтобы никто не смог их увидеть или почувствовать.

Не то, чтобы это было необходимо, но девушка хотела убедиться, что не вмешается в сон Зарека.

Люди могли видеть Онерои или Скоти во сне лишь тогда, когда те позволяли, однако Астрид не была уверена, что она, нимфа, будет невидимой.

Девушка огляделась.

Больше всего ее поразило, насколько живым был сон. Большинство людей видят лишь нечеткие наброски. Но этот был кристально ясным, таким же реальным, как и мир, который Астрид оставила позади.

Она увидела трех мальчиков в древнеримском атриуме.

Разного возраста — от четырех до восьми, с палками в руках, они смеялись и кричали:

— Жри, жри, жри…

Четвертый мальчик, лет двенадцати, пробежал мимо нее. У него были поразительные черные волосы, голубые глаза и он сильно походил на того мужчину, которого она видела глазами Саши.

— Это Зарек?

М’Адок покачал головой.

— Это его сводный брат — Мариус.

Мариус подбежал к остальным.

— Он не хочет, Мариус, — пожаловался другой мальчик, прежде чем ударить своей палкой кого-то перед собой.

Мариус выхватил палку у брата и ткнул в лежащий на земле комок.

— В чем дело, раб? Слишком хорош, чтобы жрать объедки?

Астрид резко выдохнула, осознав, что на земле лежал еще один ребенок, одетый в лохмотья. Они заставляли его есть гнилую капусту. Мальчик свернулся в позу эмбриона, закрывая голову настолько сильно, что едва походил на человека.

Они продолжали пихать и бить его палками. Когда он перестал отвечать на удары и оскорбления, они начали пинать его ногами.

— Кто эти мальчишки? — спросила Астрид.

— Сводные братья Зарека. — М’Адок указывал на каждого по отдельности. — Мариуса ты уже знаешь. Маркус — тот, что одет в синее, с карими глазами. Ему девять, я думаю. Люциусу только что исполнилось пять — он одет в красное. Аэскулу восемь.

— А где Зарек?

— Зарек — тот, что закрывает голову на земле.

Астрид вздрогнула, хотя и сама подозревала это. Если честно, она не могла отвести от него взгляда. Он все еще не шевелился. Не важно, насколько сильно они били его, что говорили. Он лежал недвижимый, словно камень.

— Почему они мучают его?

Глаза М’Адока погрустнели, и девушка поняла, что он вытягивает часть эмоций Зарека, наблюдая за мальчиками.

— Потому что могут. Их отец — Гай Магнус. Он управлял всем, включая свою семью железным кулаком. Он был настолько жесток, что убил их мать однажды ночью, потому что она осмелилась улыбнуться другому мужчине.

Астрид была в ужасе от его слов.

Магнус использовал рабов, чтобы научить сыновей жестокости. Зареку выпало несчастье быть одним из их мальчиков для битья и, в отличие от других, ему не повезло умереть.