Ненаписанное богами - Кэти Роган

Мое сердце с глухим стуком бьется о ребра. Старейшина держит мою свечу, которая горит ровно и спокойно. Он медленно поворачивает ее, наблюдая, как дрожит пламя. Держит осторожно, будто что-то взвешивает в голове, оценивает меня так же, как оцениваешь кхер’зенна перед первым ударом.

— Что вы имеете в виду? — спрашиваю я.

Старейшина выдыхает, и все ближайшие свечи дрожат. Пламя колышется, но ни одна из них не гаснет.

— Когда один из нас умирает, свеча гаснет, — произносит он, проводя большим пальцем по гладкому воску, очерчивая основание. — Но порой, возможно, одна продолжает гореть там, где ей не место.

— Это бессмыслица.

— Нет, — говорит он спокойно, глядя на меня, и медленная, тяжелая боль поселяется в груди. — Не бессмыслица. Твоя душа где-то в другом месте.

— Я знаю, что мой долг — быть здесь.

— Тогда почему же кажется, что ты уже ушел? — он ставит мою свечу обратно на полку. — У богов есть требование к тебе.

Холод пробегает по моей спине, страх накатывает, поглощая целиком.

Маэра. Брилин.

Нет причин для того, чтобы ладонь тянулась к мечу, чтобы пальцы сжимались в кулак. Так смертный не победит бога.

Старейшина отворачивается, и огромная каменная дверь стонет от его толчка. Поток холодного воздуха проходит по залу, заставляя пламя дрожать. Затем он исчезает, оставляя меня одного среди мерцания живых огней и теней мертвых. Тишина давит. Я двигаюсь прежде, чем успеваю подумать. Колени с глухим звуком ударяются о каменный пол, руки сплетаются в замок и дрожат.

Я не из тех, кто обычно молится. Но ради них, я буду делать, что угодно.

— Все, что вы потребуете от меня — ваше. Мой меч. Моя жизнь. Мой разум. Мое будущее, — слова вырываются из меня, хриплые и пропитанные отчаянием.

Я прижимаю ладони к полу и опускаю лоб с такой силой, что кожа сдирается. Это мой последний акт почитания, последний поклон перед богохульством.

— Но, если вы хотите забрать их, — шепчу я, ощущая на языке вкус соли и камня, — я не стану молиться. Не стану умолять. — Ногти впиваются в ладони. — Если хотите забрать их, — шепчу снова, чувствуя на языке вкус непокорности, — тогда вы узнаете, что значит быть покинутыми. У ваших ног не будет ни одного верного воина. Вы найдете лишь разруху.

Мне отвечает тишина, прежде чем по залу проносится ветер, и пламя четырехсот тридцати одной свечи дрожит. Обжигающая, невыносимая боль пронзает грудь, словно невидимые руки раздвигают мои ребра, отрывая сухожилия из костей. Крик рвется наружу, но воздух исчезает из легких. Дыхание вырвано из тела.

Зрение вспыхивает белым, а затем рассыпается вдребезги. Мой пульс бьется в отчаянном, неровном ритме. Кости, боги, мои кости трещат и ломаются под натиском чего-то огромного и беспощадного. Спина выгибается, будто позвоночник вытягивают вверх из самого центра.

Я — ничто, кроме боли. И я принимаю ее полностью. Если это цена за безопасность Маэры и Брилин, я с радостью ее заплачу.

Глаза открываются сами собой, словно кто-то разжал веки, и взгляд падает на мою свечу. Пламя дрожит и гаснет.

Наконец, из моего тела вырывается резкий выдох. Я ожидаю, что он будет последним, что моя смерть — это требование богов. Но боль стихает так же внезапно, как и появилась, оставляя меня задыхающимся на холодном камне. Не знаю, как долго пролежал на каменном полу. Я поднимаю голову: зрение затуманено, тело дрожит и слишком слабое. Моя свеча погасла.

Рядом что-то движется. Старейшина стоит возле меня, его лицо нечитаемое.

— Как любопытно, — бормочет он сам себе, поднимая потухшую свечу, и задумчиво ее рассматривает

Я с усилием поднимаюсь на колени. Боль в костях свирепая, но я спотыкаюсь только раз, прежде чем встать рядом с ним. Старейшина протягивает мне мою потухшую свечу. Я смотрю на нее и ничего не могу понять.

— Возьми ее с собой, — говорит он.

— Свечи должны оставаться здесь. На веки вечные.

— Но ты ведь не мертв, — нечто похожее на смешок срывается с его губ.

Но это невозможно. Это ошеломляет и вселяет надежду. Я больше не воин?

— Тогда кто я теперь?

— Тот, кем ты всегда был, Аэлрик. Оружие богов.

— Это не ответ. — Раздражение вспыхивает во мне горячо и остро.

Старейшина вздыхает и поднимает скрюченную руку к виску, как будто испытывает сильнейшую боль.

— Я не прорицатель, Аэлрик. Но у богов есть для тебя иное поручение. Иное место, где ты должен быть. Я не могу утверждать, что понимаю это. За всю историю наших записей не было ни одного случая, чтобы Альтора изъяли из Синода и послали куда-то еще.

Мое сердце тяжело бьется в груди, надежда яростно сражается со страхом.

Старейшина разворачивается.

— Значит, я могу просто уйти? — спрашиваю я его. Это ловушка?

Он держится за голову. Я никогда не видел его таким… изможденным. Будто он испытывает настоящие муки.

— Полагаю, у тебя есть нечто ценное для богов?

Он имеет в виду Маэру и Бри?

«Брилин», — будто эхом отражается от стен, что пугает меня до смерти.

— Я свободен? — спрашиваю я.

— Свободен? — с насмешкой повторяет Старейшина. — Нет такой вещи, как свобода, — он делает неопределенный взмах рукой. — Конечно, красивая концепция, но смысл имеет только в поэзии. Ты можешь быть свободен, только если тебе не за что сражаться. Тебе ведь есть за что сражаться, Аэлрик?

Под грудной клеткой я чувствую сокрушительное давление, будто меня туда ударили ледяной рукой.

— Иди, Аэлрик, — говорит он жестким голосом командира. — Ты уже знаешь, где твое место.

Я не медлю и следую за ним к выходу. Не задумываясь, поднимаю руку, чтобы призвать меч с пола, и клинок срывается с места, мгновенно ложась мне в ладонь. Вес его привычен, а металл теплый наощупь. Мое сердце бьется как сумасшедшее.

Я не должен быть способен на это. Боги погасили пламя моей свечи. И все же… Смотрю на меч, потом на свечу в другой руке. Пламя угасло, но сила осталась.

Иной путь. Я срываюсь с места и бегу по пустому коридору, обгоняя Старейшину, выходя через ближайшую дверь к штормовому загону.

Я поворачиваюсь спиной к Синоду. И точно знаю, где мое место.

Глава 17

Маэра

Солнце село несколько часов назад. Луна, полная и яркая, мягко освещает Брилин, когда та кружится снаружи у домика путешественников, раскинув руки в стороны, будто крылья фаравара.

Она подпрыгивает, издавая яростный звук. Приземлившись, сбивает кучку палочек, воткнутых