Крапива - Даха Тараторина
– Возвращайся к младшему костру.
Ближники тоже не сдержали колкостей.
– Младший костёр едва тлэет, – фыркнул один.
Второй добавил:
– Нэмудрено замёрзнуть.
С каждым из этих двоих Шатай не раз вступал в схватку, ибо насмехаться над соплеменниками они были искусники. Нынче тоже, видно, нарочно нарывались: скучно лежать без дела.
– Наш костёр горит жарче днэвного свэтила! – дерзко ответил Шатай. – А тэм, кто подбрасывает кизяк в твой, вождь, стоило бы собрать навоз из-под моего коня!
Подобного оскорбления не стерпел бы ни один достойный муж. Подорвались и ближники. Оба были ниже рослого Шатая, зато бугры мышц перекатывались под их кожей подобно мышцам жеребцов. Ближники носили имена Драг и Оро, и вождь держал их при себе не из-за большого ума, но из-за великой силы. Не раз эти двое приносили ему победу в бою. А ещё, и то Шатай узнал случайно, Драг и Оро приходились бы Стрепету сыновьями, считай шляхи детей по срединному обычаю. Стрепет заслужил себе женщину рано, в том возрасте, когда никто и не мыслил о подобной чести. Он был молод, его женщина же выбирала себе уже шестого мужа. И вышло так, что Рожаница одарила её двумя детьми на старости лет. Та женщина скоро умерла, и Стрепет, как сказывали, долго горевал по ней. А после стал вождём.
Законы степи вождь чтил и никогда не выделял ближников среди прочих мужей, оба честно заработали себе места у большого костра. Однако нет-нет, а Шатаю хотелось задеть их да проверить, не удастся ли с кем поменяться. Однако выходило, и не единожды, что они Шатая заламывали.
– Я тэбе, приблудыш, засуну этот навоз в глотку! – зловеще пообещал Оро.
– А я отбэру сэдло, – это уже Драг, – ведь ты всё равно уступаешь его рабам!
Шатай подобрался, всегда готовый к схватке. Пожалел лишь, что не прихватил с собою ножа. Но Стрепет гаркнул:
– Л-ла!
И сыновья, как стреноженные кони, остановились.
– Ты явился показать силу? – спросил вождь. – Так покажи её спэрва тому, кто сидит у срэднего костра, а уж после гляди на старший.
Он поднялся и протёр кулаками глаза. Запавшие глаза, с глубокими тенями под ними, словно не спал нескольких ночей кряду. Густая борода Стрепета спуталась, и Шатай отметил, что вождь не заплетал её с прошлой луны. Уж не случилось ли чего, о чём вожакам недостойно докладывать племени?
Шатай припал на колено.
– Прости, вождь. Свэжего вэтра в твои окна! Я явился не для того, чтобы драться.
– Вэрно, – вставил Оро. – Он явился нэ драться, он явился проигрывать!
На сей раз Стрепету и рта разевать не понадобилось. Лишь бросил взгляд на ближника – и тот умолк.
– За чем же?
Шатай сказал громче, чем следовало бы:
– Ты знаешь, что аэрдын, пошедшая за нами из дерэвни, сэла на моего коня.
– Это так, – кивнул Стрепет.
– Аэрдын пожелала взять мэня в мужья!
Быть может, кто другой и сумел бы сдержать улыбку, но не Шатай. Ибо лица Оро и Драга перекосило завистью, а сам вождь онемел. Шатай, дрожа от нетерпения, продолжил.
– Так соедини наши руки во славу богов, вождь, и стань свидетелем нашего брака!
И без того на темя Стрепета будто легла тень, а после просьбы она и вовсе стала непроглядной. Вождь упёр руки в колени и долго сидел так, глядя в землю. Наконец, когда Шатай готовился уже повторить речь, поднял голову.
– Нэт.
Незаметно для себя, Шатай опустился на второе колено, а после нелепо сел на зад, как садятся срединники. Даже у острого на язык Драга не нашлось, что сказать.
– Вождь, она выбрала мэня. Ты нэ можешь приказывать жэнщине!
– Я могу приказывать тэбе. Ты нэ станэшь ей мужем.
Никогда прежде Шатай не слышал степь. Не мог сторожить так, как сторожат истинные шляхи, не чуял, откуда придёт беда, не ощущал, что где-то поблизости бьёт родник. Но в ушах у него вдруг зазвенело, и он услышал. Её – степь. Она выла, как голодный волк.
– За что? – выдавил он.
Он хотел спросить, почему. Быть может, вождь объяснил бы, а может просто приказал бы маленько подождать. Но вышло так, словно Шатай принимает наказание.
– Я так рэшил.
– Ты нэ отвэтил, вождь.
– Вэрно. Я нэ отвэтил. Я приказал.
Ослушаться вождя – и помыслить о подобной дерзости негоже! Лучше вылить чистую воду, зарезать собственного коня, ударить женщину! Но Шатай ясно понял: свою аэрдын он не отдаст никому. На него, низшего в племени, обратила свой взор дочь Рожаницы! Её, прекрасную в наготе, он видел собственными глазами! Жар её тела ощущал, прижимая Крапиву к себе в седле!
– Тогда я вызываю тэбя на поединок, вождь!
Это случилось давно. Измученный голодом и жаждой ребёнок встретил в степи племя Иссохшего дуба ещё до того, как прожил на свете полдюжины холодных ветров. Кто бросил его на съедение Мёртвой земле? Стал он жертвой богам или поплатился за грехи своего племени? Волчонок, хоть и понимал всё, что говорил ему вождь, не проронил ни слова. Да что там, он и приближаться к Стрепету отказался!
Стрепет, едва заслуживший тогда место вождя, сам недавно вышел из возраста юности, насчитывал он семнадцать холодных ветров. И, не умея убеждать, забрал ребёнка с собою силой. Он гнал Шатая на лошади через колючую стерню, раздирающую босые ноги в кровь, а догнав, накинул аркан на шею и потащил за собою, чтобы после допросить. И ни вода, ни жирная пища, ни тёплая одежда вместо изношенных лохмотьев не убедили мальчишку, что с ним рядом друзья. Уж больно свежа была память об удавке, затягивающейся на шее…
Её Шатай и ощутил на горле – удавку. Будто Стрепет снова накинул на него аркан.
– Да как ты смеешь, найдёныш?!
Драг и Оро были ровесники Шатая. Но, когда он стал частью Иссохшего дуба, они не умели толком говорить, лишь держаться в седле подле старших. Зато быстро росли и набирались сил, а с ними вместе жестокости. Шатая же, напротив, сколько не кормили, он всё не набирал вес, лишь тянулся в высоту. Скоро дети вождя стали задирать его. А уж когда найдёныш вошёл в возраст мужа, и боги определили ему место у младшего костра, так и вовсе перестали
