Крапива - Даха Тараторина
– Как это?
– Он отдаст эту падаль на съедэние смрадным птицам.
Холод запустил лапы под одеяло, царапнул Крапиве спину. Вот так живётся в Мёртвых землях. Никто не дорожит ни своей, ни чужой жизнью.
– Стрепет вождь, а княжич сын вождя, – пролепетала она. – Отец выкупит Власа, если назначить цену…
– Дэти Мёртвых земэль не торговцы! Мы воины! – отрезал Шатай.
– Неужто воинам чужда жалость?
– Жалость есть слабость. У нас слабостэй нэт.
Вот только не было это правдой. Первой смекнула Матка Свея, она же растолковала дочери и Крапиве. А ныне травознайка и сама докумекала бы.
То, что Крапива считала проклятием, послужит ей защитой. Нет, не колдовство. Самое естество – то, что делает девку женщиной. То, за что безмолвно укоряла её мать, превратилось в единственное оружие.
Крапива поднялась и скинула одеяло.
– Шатай, – позвала она. – Ты… Я. Я хочу взять тебя в мужья. Ты станешь мне первым мужем?
Шлях подался к ней, но аэрдын выставила вперёд раскрытые ладони.
– Ты сказал, что будешь любить даже ту жену, к которой не сможешь прикоснуться. Если… если не соврал…
Всё ж таки он не сумел сдержаться. Шатай бросился к девице, подхватил её под коленями, поднял и закружил. Напуганная, Крапива обвила руками его шею: не упасть бы! Но вспомнила о проклятье, рванулась… Оба с плеском свалились в ледяную воду.
Сотни и сотни звёзд, пойманных в капли, взметнулись в вышину и опали. Когда Крапива, кашляя и плюясь тиной, выкарабкалась на сушу, она сжала зелёную поросль на берегу так сильно, что корни затрещали. Шатай, ясно, и не заметил, что случилось.
– Живая, аэрдын?
– Вроде…
– Напугалась?
Крапива с усилием растянула в улыбке занемевшие губы.
– Нет, что ты…
– Вставай!
– Сейчас… Только… отдышусь маленько.
– Пойдём к костру. Там жарко от огня. Станэшь дышать там, а я спою для тэбя.
Крапива стояла на четвереньках, боясь пошевелиться, а пальцы её сжимались и разжимались. Вот уже целое новое озеро натекло с мокрой рубашки и волос, а всё казалось, что она так и не вынырнула, что лёгкие жжёт, а вдохнуть не выходит.
– Ты иди. Я… потом. Сердце колотится. Всякой девке боязно свадьбу предлагать.
Шатай присел на корточки с нею рядом, хотел убрать волосы за ухо, но Крапива увернулась.
– Нэ перэдумаешь? – серьёзно спросил он.
– Нет. Просто… страшно, – честно ответила аэрдын. – Иди.
Шатай покачал головой, но напирать не стал. То ли не знал, чем девку утешить, то ли ещё какой закон воспрещал невесте мешать. Кто их, шляхов, разберёт?
И лишь когда он, помявшись, ушёл, Крапива поднялась и в ужасе уставилась на свои ладони. Шатай не заметил, а она – да. Как не заметить, коли никого коснуться не могла вот уже десятый год как? А Шатая коснулась. И проклятие его миловало.
Она стояла бы так до рассвета, но из темноты донёсся знакомый голос.
– Может я и ошибся.
Плеск разбудил раненого, или княжич не спал с самого начала и следил за каждым словом, что доносилось изо рта травознайки? Он тяжело, со стоном перевернулся и договорил:
– Хотя бы врать ты умеешь.
***
Густой туман шевелился над озером, и внутри него перекатывалось нечто живое. Крапива дремала, кутаясь в одеяло, мокрая рубаха холодила тело, но снять её было боязно. По крайней мере, до тех пор, пока не уснёт крепко княжич – большой охотник заставлять девку краснеть! Пойти же к костру, где ждал её Шатай… Вода и бурлящий близ неё белый кисель манили больше, чем его объятия. Ну как снова хвороба подведёт?
Звёзды налипли на завешанный мглой небосвод тусклыми светлячками: поди разбери, какие из них горят далече, а какие лишь прикидываются. Всё чудилось, что небесные огни не замерли на месте, а перебегают, стоит отвернуться. Может то не звёзды вовсе, а голодные глаза неведомых тварей? Наблюдают, ждут, покуда девица шагнёт им навстречу.
Сон ли сморил лекарку, али усталое забытьё, а разобрать, въяве ли развернулось то, что предстало пред её взором, было не можно. Уже не звёзды, а серебряные мухи парили в молочной дымке. И жужжание их, до того лишь угадываемое, нарастало. Крапива и рада бы убежать, но во сне собственным членам не хозяин – ноги заледенели и не двигались, да и руки стали как чужие. Что уж! Веки смежить, и то не выходило… Огни то ведали, не иначе. Роились, носились туда-сюда. И не было покоя от их жужжания. Всё громче, громче оно делалось, покуда не заложило уши.
– Довольно! – закричала Крапива что есть духу, но изо рта раздался лишь слабый писк.
Светляки собрались в хоровод и завертелись. Дурно сделалось девке, разум помутился, а рябь ускорялась.
Где сон, где явь? Где сама Крапива? Вот вроде на бережку сидела, а уже мстилось, будто плывёт в тумане вместе с колдовскими пчёлами.
Огни вертелись, утаскивая её в хоровод, и чудилось в их жужжании что-то сродное песне. Казалось вот-вот – и можно слова разобрать. Но чужая речь, Крапиве незнакомая, ускользала в последний миг.
Светляки собрались в большой стог, какими дома собирают сено, и стали вдесятеро громче прежнего. А изнутри, из самого живого кокона, кто-то звал её.
– Слушай, девочка! Слушай!
В проклятом жужжании терялось всё, лишь биение собственного сердца о рёбра оставалось.
– Слушай!
Всякому кокону приходит пора извергать из себя жизнь. Так и этот надулся в последнем усилии.
– Слушай! Ты слышишь?
– Ничего я не слышу! Ничего! Мама! Матушка!
Но вопль снова потонул в тумане.
Серебряная молния вспорола кокон изнутри, от нестерпимого блеска заболели глаза, но не отвернуться, не спрятаться. Рана на сияющем коконе стала шире, а из неё лился свет такой силы, что тошнота подступила к горлу. И будто бы кто-то тянул руку оттуда…
– Прислушайся! Ты всё услышишь!
Стало слишком много. Света, звука, ужаса. Девку вывернуло прямо там, на берегу, и она лишь порадовалась, что ужин был скуден. А когда отдышалась, не было ни кокона, ни светляков. Даже звёзды с неба, и те пропали. На лбу выступила испарина, и мокрая ледяная рубаха показалась спасением. Да и не из-за неё ли привиделась лиховщина?
Крапива украдкой глянула на Власа, но тот, вроде, не проснулся. Она спряталась под одеялом, стянула с себя одёжу и пошла к дотлевающему костерку. На озеро она боле не глядела.
Глава 8
Стрепет лежал с закрытыми глазами и глубоко ровно дышал, но Шатай нутром чуял – не спит. Как не спали и ближники, всегда находящиеся при нём.
