Лес - Челси Бобульски

— Что это за свеча, что она может так ярко гореть без пламени?

— Эм, это называется электричество, — говорю я, хотя знаю, что не должна ему ничего говорить.

Негласное правило номер два: если путешественник каким-то образом проходит через порог в будущее или, не дай Бог, приглашен через него, его не следует информировать ни о чём, что может изменить ход истории. Это включает, но не ограничивается, достижения в области технологий и медицины, информацию о текущей мировой политике или исторических событиях, которые произошли после времени, в котором живёт путешественник.

Он снова тянется к лампочке.

— Удивительно.

Я делаю шаг вперед и хватаю его за руку. И снова разряд, осознание, которое пробегает по моим венам и заставляет мой желудок сжиматься, когда моя кожа касается его кожи. Статическое электричество из-за того, как мои носки скользят по ковру. Вот что это всё такое.

Я прочищаю горло и отпускаю его руку.

— Сейчас это не важно. Ты должен рассказать мне всё, что знаешь о том, что случилось с твоими родителями, и почему именно тебе нужно быть здесь, в моём времени, чтобы спасти их.

— Это долгая история, — говорит он. — Я не уверен, с чего мне следует начать.

— У меня есть время.

Он скрещивает руки на груди.

— Как много ты знаешь о совете?

Я сажусь в своё рабочее кресло, подтягиваю колени к груди и начинаю отсчитывать на пальцах всё, что когда-либо рассказывал мне мой отец.

— Я знаю, что он был создан тысячу лет назад, чтобы защитить лес от людей, которые хотели использовать его силу, чтобы завоёвывать земли и побеждать своих врагов, и все эти злодейские средневековые штучки. Я знаю, что члены совета бессмертны, и что они выбрали десять смертных, которым они могли бы доверять физическую охрану леса от внешних угроз. Один из этих смертных оказался моим предком, и с тех пор хранительство передается по нашей родословной. Вот почему я немного смущена тем, что твои родители сделали эликсир, который даёт путешественникам такое преимущество в лесу.

— Эликсир никогда не предназначался для использования кем-либо другим. Он был создан только для меня.

— Тем не менее, они, должно быть, понимали, что это может попасть не в те руки.

Брайтоншир прищуривает глаза.

— Почему ты так интересуешься эликсиром?

Я бросаю на него такой же взгляд.

— Почему ты так хитришь с эликсиром? Откуда ты знаешь, что это не связано с тем, что случилось с твоими родителями? Я хочу сказать, они ведь, в самом деле, действовали за спиной совета, изготавливая его. Может быть, они занимались и другими секретными делами тоже.

— Это абсурд, — говорит Брайтоншир сквозь стиснутые зубы.

— Почему?

— Мои родители исчезли не потому, что делали что-то не так, — говорит он. — Они исчезли, потому что знали слишком много.

Я хмурюсь.

— Что ты имеешь в виду?

Он делает глубокий вдох.

— Что бы ты сказала, если бы я рассказал тебе, что у моих родителей были причины полагать, что в совете существует заговор?

— Какого рода заговор?

— Всё началось с исчезновения твоего отца. Ничего подобного никогда не случалось со стражем раньше, не средь бела дня. Мои родители были далеко не довольны масштабом последовавшего за этим расследования совета. Они каждый вечер говорили за обеденным столом о том, что ничего не делается…

— Подожди, дай задний ход. Из какого, ты говоришь, года родом?

Он моргает.

— Год от рождества Христова, 1783.

— Так откуда же тот, кто живёт в 1783 году, вообще знает, что случилось с моим отцом в двадцать первом веке?

— Прости меня, — говорит он, его тон приобретает профессорские нотки. Если бы он носил очки, то прямо сейчас протирал бы их или водружал на нос. — Я и не подозревал, что ты ничего не знаешь. Членам совета разрешается проживать в любой период времени, который они предпочитают. Это, конечно, не относится к посредникам, которые присматривают за семьями стражей, поскольку их долг требует, чтобы они оставались в пределах времени нынешнего стража, но бессмертные могут выбирать, в какой период времени они будут жить, потому что для них время циклично. Единственный элемент, который учитывает истинное, линейное течение времени в лесу, это жизнь и смерть каждого стража, и поэтому, пока они ничего не делают, чтобы повлиять на ход истории, члены совета могут жить где и когда пожелают, и всё ещё обладают способностью участвовать в том, что происходит в текущей временной шкале леса.

От этого у меня начинает кружиться голова.

— Так, подожди. Если ты живешь в 1783 году, но твои родители исчезли всего неделю назад, откуда ты вообще об этом знаешь? Я имею в виду… Разве они не были бы всё ещё здесь в твоё время?

— Мои родители решили жить в 1783 году точно так же, как твоя мать решила жить в вашем доме. Когда мои родители посещают заседания совета в твоей нынешней временной шкале, это ничем не отличается от того, когда твоя мать покидает ваш дом. Ты ожидаешь, что она вернётся домой, когда её рабочий день закончится. Мои родители исчезли в твоей временной шкале, и поэтому они так и не вернулись домой в моей.

— Хорошо, — говорю я, лишь отчасти понимая. — Продолжай.

Он хмурится.

— С какой части?

— Части о моём отце, — говорю я, во рту внезапно пересохло. — Дядя Джо — наш семейный посредник — он сказал нам, что было проведено расследование, и что совет решил, что папа каким-то образом нашёл способ сойти с пути.

Он наклоняется вперёд, складывая перед собой пальцы в виде пирамиды.

— Родители не верили, что расследование было проведено должным образом, — объясняет он. — Ни один страж никогда раньше не мог сойти с тропинок, так почему же такая аномалия произошла сейчас? Мои родители решили провести собственное расследование, и то, что они обнаружили…

— Винтер? — мамин голос разносится по дому.

Дерьмо. Входная дверь закрывается, за ней следует звук маминых ключей, падающих на столешницу рядом с моими.

— Ты дома? — в её голосе слышится тот оттенок беспокойства, который появляется у неё, когда солнце вот-вот сядет, а она понятия не имеет, где я.

Я поднимаю руку.

— Придержи эту мысль.

Я выхожу в коридор.

— Сейчас буду!

Холодильник открывается и закрывается, сопровождаемый статическим жужжанием микроволновой печи.

— Поторопись, — кричит она в ответ. — Я умираю с голоду. Ты никогда не поверишь,