Тление - Лорел Гамильтон
Мона шмыгнула носом в салфетку, глядя на меня своими мутными, полными слез глазами.
— Как вас зовут… Анна?
— Анита, — поправила я.
Она слабо улыбнулась.
— Анита.
Я подарила ей ободряющую улыбку, размышляя о том, как приятно в кои-то веки побыть для кого-то источником успокоения, а не угрозы. Были причины, почему мне редко доводилось играть роль хорошего копа. Ой, подождите, я же ни хрена этого не умею, но я все равно улыбнулась и попыталась выглядеть настолько безобидно, насколько позволяли мои габариты, а не опасно, как намекали навешанные на меня бронежилет и оружие.
Мона улыбнулась мне в ответ.
— Вы очень храбро поступили, разобравшись с пожаром с помощью одного только огнетушителя, — заметила я.
Ее улыбка стала чуть бодрее, но уголки губ дрогнули, и она угасла.
— Я не хотела, чтобы то, что случилось в Нью-Йорке, повторилось и здесь.
— Там было паршиво, — согласилась я. — Еще раз спасибо, что защитили всех в этом отеле.
— Я видела в новостях всех этих несчастных.
— Ага, — сказала я, и, поскольку мне плохо давались паузы, спросила: — Вы случайно не видели, никто не покидал номер перед тем, как вы вошли?
Она покачала головой.
— Вы много комнат открыли перед тем, как нашли нужную?
Мона моргнула и нахмурилась.
— Что?
— Когда срабатывает пожарная сигнализация, это, должно быть, очень страшно, и все пытаются выбежать наружу, но вы взяли себя в руки и нашли источник огня.
Она кивнула.
— Мне было очень страшно, но я почувствовала дым, и знала, что в одном из номеров остановился вампир, поэтому все, о чем я могла думать, это то происшествие в Нью-Йорке. Я не могла допустить, чтобы у нас произошло то же самое.
Я подумала о том, что она никак не могла учуять дым — ковер лишь чуть-чуть занялся огнем, но, может, ей показалось, что почуяла, потому что она увидела пламя, и дым пришел ей на ум ассоциативно. Память — штука забавная, она заполняет пробелы тем, что ты только предполагаешь, а не тем, что произошло в реальности.
— Вы заметили всполохи пламени в проеме под дверью? — спросила я.
— Нет, дверь сидит плотно, там нет проема.
— Что ж, полагаю, повезло, что пожар в Нью-Йорке засел к вам в голову, вот вы и ринулись к нужной двери, прямо в номер вампира.
— Что?
— Об этом инциденте трубили по всем новостям, поэтому неудивительно, что вы, работая в отеле, прокручивали этот пожар у себя в голове.
Мона кивнула, но выглядела при этом озадаченно или еще как-то. Я не могла прочесть по выражению ее лица. Она в шоке? Такое бывает после того, как чрезвычайная ситуация уже сошла на нет, даже если ты сам в ней не пострадал. Ее должны были осмотреть. Кто-то же должен был это сделать.
— Вы сами не пострадали, не обожглись?
Она покачала головой, пялясь в одну точку перед собой, но я не думаю, что она видела там что-то сверхъестественное. Это просто было место, куда она смотрела, попутно переваривая произошедшее.
— Мона, вы в порядке? — я глянула в коридор, выискивая там других полисменов, чтобы ко мне подозвали Дольфа, но все они были слишком далеко — мне пришлось бы кричать, чтобы они подошли. Мне не хотелось подставлять Кей или объяснять кому-то, почему ей пришлось покинуть свой пост. У женщин может быть сестринство, даже если это женщины-копы, но я знала, насколько это трудно — быть одной из парней, когда биология постоянно напоминает тебе, что на самом деле это не так. Тяжелые месячные могли разрушить репутацию, даже если у Кей она была очень хорошей. Может, она будет находить тампоны на своем столе, в своем шкафчике, в служебной машине, и ей придется делать вид, что это ее не парит, потому что, если она покажет свои реальные чувства, шутка затянется навечно. Черт, да она в любом случае может затянуться навечно. Нет уж, лучше я постою здесь, в дверях, пока она не вернется, либо пока не появится кто-то старше меня по званию, а именно — Дольф. Будучи маршалом США, технически я не являлась звеном цепи местного подразделения правоохранительных органов. Маршалы — они вроде прапорщиков в армии. Ты знаешь, какое у нас звание, но не очень понимаешь, где именно наше место в структуре, и никогда не поймешь, кто может отдавать нам приказы, а кого мы имеем право игнорировать.
— Я думала, они начинают двигаться, если загорелись, — отстраненным голосом произнесла Мона — так, словно не собиралась говорить это вслух. Она явно проживала своего рода посттравматический шок. Скорая или кто-то из медиков ее вообще осматривал?
— Обычно они не двигаются, просто горят, — сказала я.
Она моргнула и перевела взгляд на меня, ее карие глаза вышли из орбит, показывая белки.
— Оно двигалось — потянулось наружу, все в огне, сплошь обгоревшие кости, и все же оно потянулось ко мне.
— Пока вы поливали его пеной из огнетушителя, — сказала я.
— До этого.
— До? — переспросила я.
Она кивнула.
— Раскрытые шторы впустили в комнату последние лучи перед закатом. Когда солнце зашло, вампир проснулся, — пояснила я.
— Он весь горел, весь был объят пламенем, и все равно двигался, кричал. Это было ужасно.
— Вы потушили огонь не для того, чтобы спасти отель, вы потушили вампира, потому что, сгорая, он ожил, — поняла я.
Мона кивнула.
— Он горел заживо. Я знаю, что он мертвый, но когда он кричал от боли, то не казался таковым. Он казался живым, а теперь он мертв. Они сказали, что это истинная смерть.
— Теперь он действительно мертв, — подтвердила я.
— Я не знала, что они способны вот так чувствовать боль, — сказала Мона.
— Ага, вампиры чувствуют боль — совсем как мы.
— Если бы это случилось утром, как в Нью-Йорке, ему было бы больно?
— Нет, он бы спал дневным сном — ни боли, ни пробуждения.
— Но в ту комнату утренние лучи не проникают, так что этого произойти не могло.
Что-то в ее формулировке показалось мне странным, а может, я просто видела мотив там, где обычный человек пытается справиться с необычным событием в
