Мой бывший пациент - Анна Григорьевна Владимирова
— Сейчас себя никто не выдаст, — парировал Давид. — Уже наследили так, что больше некуда. Никто не полезет открываться, чтобы тебя добить. Тут уже не в тебе дело, а в куда большем риске. Ты — это просто дело принципа, месть. Самое простое — затаиться и переждать. Но если вы уедете, вас будет проще убрать по-тихому. На расстоянии я вас защитить не смогу. А здесь — мой дом. Поверь, место тут только мое и чужаков оно очень не любит.
— Ладно, — напряженно кивнул Стас.
А я смотрела на него, затаив дыхание. Он думал обо мне. О том, чтобы мне было безопасно.
Когда Давид направился к двери, я было хотела догнать и попросить его не говорить Игорю о нас со Стасом. Но одернула себя. Давид не дурак, сам догадается, что это вряд ли уместно. А мне пора переставать оберегать Игоря. Категорически! Дооберегалась уже…
Вернувшись в кухню, я застала Стаса медленно поднимавшимся со стула.
— Тебе помочь? — Я подхватила его под здоровую руку, и он неожиданно ощутимо на нее упал. — Стас…
— Нормально все, — прохрипел он, выравниваясь. — Спасибо за чай.
— Может, поешь?
— Обезболивающего нет случайно?
— Есть.
Я довела его до кровати и помогла улечься, а потом вернулась со шприцем.
— Горький не одобрил, — тихо усмехнулся он и напряженно выдохнул, когда я всадила иглу.
— С каких пор тебя интересует его одобрение?
— Ты ценишь его мнение, не я.
— Мне сейчас вообще эта тема не интересна. Я хочу, чтобы это все кончилось.
— В тебе совсем нет жажды новизны, Ива. Ты выходишь вообще из своей хирургии куда-нибудь?
— Спи, Стас.
— Скажи, ты долго будешь мне подмешивать снотворного в качестве последнего весомого аргумента в споре?
— Ты тоже завел себе весомые аргументы.
— Мне показалось, ты тоже их хотела. Даже нуждалась.
— Ну так и ты нуждаешься в отдыхе.
— Видишь, мы уже заботимся друг о друге, — улыбнулся он слабо. — Ничего сложного.
— Ты все проблемы так решаешь?
— А разве у нас проблемы?
— Думаю, да.
— Например?
— Ты — ранен. И твоей жизни угрожают.
— Ну это не наши личные проблемы. Я про отношения.
— У нас нет отношений.
— Будут, Ива.
Я закатила глаза.
— Мне не нужны отношения.
— Это ты Горькому можешь врать. Он тебе, кстати, тоже не верит.
— На все у тебя есть ответ!
— Это — слабый аргумент в споре, Ива, — улыбнулся он устало. — Поэтому ты и используешь снотворное. Ты трусишь. Боишься признаться себе, что достала тебя твоя безликая однотонная жизнь. Врешь себе, что не нужен тебе никто, и что весь смысл твоего существования — в работе. Ведь ты людей спасаешь! — Он помолчал, задумавшись. — А мы с тобой очень похожи. Мы оба стали не нужны в свое время тем, в ком очень нуждались. И теперь из кожи лезем, чтобы возместить эту потерю. Я завел себе приют и стал нужен детям. А ты спасаешь жизни на операционном столе. Только разве это по-настоящему делает счастливым?
Я слушала, все меньше испытывая желания с ним спорить.
— Я не колола тебе снотворное.
— Спать чертовски хочется, — поморщился он.
— Спи, Стас.
Он вздохнул и прикрыл глаза.
Глава 6
Нет, проблемы у нас бкыли.
Первая — попытка меня уобить. И это тоже был повод баыстрее встать на ноги. Ветлицкий боялся мёеня в здравии, значит нужно ему доказать, что я — все тот же, и его покушение никаких последствий не имело. Только эти мысли выматывали. Я будто постарел за эти несколько дней. Мне больше не хотелось жизни на острие. Я устал.
И тут начиналась вторая проблема — Ива. А, точнее, то, чем она меня спасла. Это ее ЭЭМ имело странные побочные эффекты. Пока Ива спала, я слушал тишину вокруг и биение ее сердца. Сначала подумал, что мне показалось. Но через некоторое время убедился, что наши с Ивой сердца бьются одинаково. Ритм не разбежался ни разу за все время, что я его слушал. И это наводило на множество мыслей, но главное — Ива совершенно точно связала свое сердце с моим.
И тут становилось тяжело дышать от мысли, насколько она готова на все ради Игоря. Принести себя в жертву моей жизни? Серьезно? Ради чего? Игорь ведь не ее… Да что вообще у этой ведьмы в голове? Не похожа она на полную идиотку. А, может, она ради исследований? Это было бы принять гораздо легче. Хотя, разве одержимую работой женщину легче вылечить, чем одержимую другим мужчиной? Моя мать предпочла хирургию семье. Но, может, она не смогла полюбить отца, и ей просто ничего другого не осталось?
Последнее время мысли о прошлом переплетались с настоящим. Я вынужден был вспомнить, когда во мне поселилась эта глухая ярость на брата и не только. Я терпеть не мог выскочек-любимчиков ни в школе, ни во взрослой жизни. В школе задирал таких мальчишек, а повзрослев, избегал иметь с ними дела. Но когда завел себе стаю беспризорников, увидел будто со стороны, что моя злость стала до боли карикатурной. Я посмотрел на себя иначе, как если бы был собственным отцом. Когда все видишь, но не от всего можешь защитить… И это по-своему больно. Беспомощность перед обстоятельствами бесит гораздо больше.
Вот и сейчас предложение Горького сидеть тут и не отсвечивать нервировало.
Я слышал, как Ива то замирает в тишине дома, то включит воду, то включит чайник… Эти обрывки ее присутствия успокаивали. Я провалился в сон через неопределенное время, а проснулся весь мокрый от пота.
— Ты как? — послышалось хриплое.
— Пить хочу… Ты спала?
— Нет. — Она поднялась с кровати, а я еле разлепил глаза.
Чувствовал себя гораздо лучше. Плечо предсказуемо болело и почти не шевелилось, но к этому не привыкать. Когда Ива вернулась, я залюбовался ей. В растянутой выцветшей футболке она мне нравилась не меньше, чем на каблуках.
— Что ты так смотришь? — смутилась она, заправляя прядь за ухо, и подала мне
