Маринкина башня - Мира Форст
— Жаль, что нельзя попасть в тот замок.
Агнеша просто сгорала от любопытства, она еще никогда не блуждала по самому настоящему подземному ходу. Отсвет от ламп отбрасывал на стены их тени, удлиняя, искажая. Не будь Ворона рядом, она бы испугалась, но с ним совсем не страшно.
— Ганя, я соскучился по тебе, — внезапно сказал он.
— Я тоже… скучала, — призналась она.
Обнял. Бережно. Ласково.
— Я не знаю, что мне с этим делать, — произнес Януш, целуя ее в лоб. — Я не хочу тебя видеть. Но в то же время, боюсь потерять тебя.
Агнеша не знала, что сказать. У нее не было слов. И она тоже не понимала, что со всем этим делать.
— Как прошла твоя встреча с князем? — спросила Агнеша Марину, когда они возвращались в имение Мнишеков.
— Ужасно. То есть, прекрасно. Ужасно, в смысле того, что я люблю его. И прекрасно по этой же причине, — мрачно ответила Марина.
Всю оставшуюся до дома дорогу девушки молчали. Обе терзались от своей непрошенной, неправильной любви, невозможной при сложившихся обстоятельствах.
Двадцать пятого августа одна тысяча шестьсот четвертого года царевич Дмитрий выступил в путь. Ему удалось собрать внушительную армию из тридцати восьми тысяч человек. В поход с ним двинулись польские волонтеры, уланы, гусары и донские казаки.
С Юрием Мнишеком на это сомнительное мероприятие отправились два его сына, Станислав и Николай, а также все дворяне, состоящие у него на службе, включая Януша Врону.
Ворон не мог уехать, не попрощавшись с Агнешей. Накануне выступления войска, он навестил Самбор.
— Я могу записывать все, что будет происходить в стане царевича и присылать тебе записи для твоего архива, — предложил он.
— Это было бы просто замечательно, — обняла она его.
— Ганя, обещай, что не исчезнешь. Пожалуйста.
Агнеша заплакала.
Тогда он стал целовать ее мокрое от слез лицо.
— Я люблю тебя, Ганя.
Прошел еще год. Год в чужой реальности. Год без Януша Вроны. Пан Юрий Мнишек вернулся, а Януш нет. Воевода поручил ему следить за словами и действиями царевича, докладывать, если тот вдруг изменит своим обещаниям, данным полякам.
Как и обещал, Ворон вел для Агнеши записи, достаточно подробно описывал поход армии претендента на московский трон. Она часто перечитывала его письма и постоянно носила их с собой.
«Моя странная девочка, — писал Януш, — мы уже заняли Северскую область и вошли в Моравск. Жители встречали Дмитрия с хлебом и солью. Чернигов князь Татев не хотел сдавать, но народ заставил его. Новгород-Северский пришлось брать штурмом, к которому готовились несколько дней, так как у Дмитрия нет пушек крупного калибра и стоит сильный мороз. Но в основном, сопротивления нет. К царевичу примкнули Путивль, Рыльск, Севск, Курск и Кромы. Русские верят, что он сын Ивана четвертого и идут за ним. Его воспринимают не как завоевателя, а как жертву и мстителя. История Дмитрия кажется им чудесной, и он становится народным героем. К войску примыкает много новых людей. Много, конечно, обычных нищих, бродяг и настоящих головорезов. Из-за них мало дисциплины и много драк».
«Ты не ответила на мое предыдущее письмо. Не знаю, доставили ли его тебе. Эту записку передаю с паном Юрием, его отозвали в Польшу для участия в сейме, — писал Януш в следующем письме, — мы разгромили московское войско тридцать первого декабря. А через месяц около деревни Добрыничи побили нас. Меня немного ранило. Я заметил, что при значительном перевесе сил, наши противники допускают много тактических ошибок. А помимо этого, к царю Годунову сами русские испытывают сильную неприязнь, из-за чего на сторону Дмитрия открыто переходят целые города: Воронеж, Оскол, Белгород, Валуйки, Елец. Еще у царевича появились союзники в лице крымских и ногайских татар».
«Пан Юрий написал, что мое послание тебе передал, и что предыдущее ты тоже получила. Как твои дела, Ганя? — спрашивал Януш в очередной записке. — Мы стояли в Путивле, когда пятого мая в лагере появился гонец с сообщением о смерти Бориса Годунова. Теперь Дмитрий идет не военным походом. Его везде встречают как законного наследника. Все уже происходит само по себе. Даже вопрос с родственниками Годунова. Жена и сын умершего царя то ли отравились, то ли их отравили. Когда тридцатого июня мы вошли в Москву, их уже не было в живых. Царевича признала мать, царевна Мария Федоровна Нагая. Женщина все эти годы жила под именем Марфа в монастыре Святого Николая в городе Выкса Нижегородской области. Двадцать первого июля Дмитрия короновали в Успенском соборе. Собор очень красив. Я вхожу в польско-литовскую охрану московского царя. Все бы ничего, но нам выдали плащи из бархата и парчи, бердыши с рукоятками, обвитыми серебряной проволокой. Лучше так, чем то, что выдали алебардщикам — платья из фиолетового сукна с обшивкой из зеленого и красного бархата».
Читая эти строки, Агнеша улыбалась. Она представила недовольство Ворона, ведь он так не любит пестрые одеяния.
«Дмитрий уверено раздает обещания и распоряжается кремлевскими сокровищами, — писал Януш дальше. — Он в открытую завел любовную связь с Ксенией Годуновой, дочерью умершего царя. Она так красива, что это помогло избегнуть ей смерти и заточения. Пан Юрий Мнишек узнал о той связи и написал Дмитрию гневное письмо. После этого Ксению сослали в монастырь, а Дмитрий стал готовиться к свадьбе с Мариной. В Польшу выехал посол Афанасий Власьев. Он будет просить у короля разрешения на брак его подданной с Московским царем и затем сопроводит Марину в Москву. Я жду, что ты приедешь с ней. Буду встречать вас на границе».
Каждый раз, когда приходило письмо, Агнеша садилась отвечать. Но так ни разу и не ответила. Что она напишет ему? Как бережет чудесное перо, которое он ей подарил? Как достает его из дорогого футляра каждый раз перед сном, чтобы просто вспомнить тот день, когда они прятались от дождя в книжной лавке? А может признаться ему, что он снится ей каждую ночь? Что его черные глаза она не в состоянии забыть? Или о том, как она мечтает хотя бы еще разок услышать свое имя так, как произносит его только он?
Ничего этого она не могла написать. Не должна. Не имеет права. Ведь ей не место в этой реальности.
— Агнес, через неделю мы едем в Краков на мое обручение! —
