У роз нет запаха и вкуса - Лея Болейн
— Почему вы хотели, чтобы я ушёл с вечера?
— Просто уходи. Я всё объясню потом.
— Нет, сейчас, — Вильем куснул меня за ухо, а внутри всё выло и ломалось с треском и хрустом от досады. Ах, если бы я умела заставлять других плясать под свою дудку, как Мортон! Может, поэтому он и не хотел, чтобы я развивала магию..? Боялся отпора? Мести?
А я ведь дала бы ему отпор… И отомстила бы за эти шесть лет.
Внезапно что-то щёлкнуло, хрустнуло в действительности, Вильем сдавленно, но ощутимо охнул, отступая назад, я обернулась и увидела, что его лицо перекосило гримасой боли.
— Что с тобой?!
— Рука…
Я взглянула на его руку и увидела, как опухает буквально на глазах узкое запястье, натягивая рукав рубашки. Кожа показалась синюшно-бледной, и такая же бледность разливалась по щекам и лбу, на висках выступила испарина.
Он не притворялся, но что могло произойти? Я коснулась горячей кожи, не рискуя надавить.
— Можешь сжать руку в кулак?
— Н-нет.
Он и в самом деле не мог, но кости сами собой не ломаются, безо всяких усилий и травм! Мортон увидел нас?
Меня пробрало холодом.
— Иди к лекарю, обратись к любому слуге. А потом возвращайся к себе, запрись, и говори, что был пьян, споткнулся на лестнице и упал. Я же говорила, что Мортон страшный человек.
— Но как он мог… Его здесь нет!
— Не знаю. Вильем, если ты сейчас же не обратишься к лекарю… В обморок не упадёшь?
— Не должен. А вы… Не думаю, что сэр Койно решит что-то сделать мне в открытую. Я же говорил про влиятельную родню, — кажется, первый болевой шок у Вильема прошёл, но ему явно было плохо. — Идёмте со мной, Альяна. Я заберу вас. Вам нельзя тут оставаться, если о нас станет известно, вы можете пострадать!
«Я уже шесть лет страдаю», — мне хотелось засмеяться в голос.
— Иди, поговорим утром, ты бледный, как умертвие. Со мной всё будет хорошо. До утра я продержусь.
Я выпроводила его всеми правдами и неправдами и вернулась в зал. Почувствовала острый требовательный взгляд Мортона, слишком холодный, контрастный по сравнению с тёплой обстановкой — и тут же засомневалась, что он хотя бы в чём-то подозревает меня. Трудно представить, как могла бы его возбудить и разъярить измена, а муж… спокоен. Слишком спокоен.
К тому же он резко пересек шагами комнату, оказываясь рядом, но не пытался меня придушить — просто разглядывал, и я, как обычно, показалась себе маленькой беспомощной букашкой.
— Где ты была?
— Дышала воздухом на балконе, здесь слишком накурено. Можно мне пойти спать?
— Ещё не время.
— Я устала.
— Потерпишь.
— Кстати… — я держалась неплохо, во всяком случае, так казалось мне изнутри, — твой ученик споткнулся и, кажется, сломал запястье.
— Да ну?
— Я отправила его к лекарю, он был весь белый. Почему наш дом похож на притон? Слишком много алкоголя и дыма. И эти дамы…
— Тогда ты должна чувствовать себя как дома, милая.
Внезапно Мортон ухватил меня за плечо стальной хваткой и потащил за собой. Через всю гостиную, вот только гостям уже, кажется, не было до нас никакого дела. Высокий блондин с пустым бокалом сидел на софе, а на его коленях устроилась одна из дам с ярко-рыжими, но всё-таки более светлыми, чем у меня, завитыми локонами. Они показались мне отвратительной пародией на нас с Вильемом, может быть, проекцией будущего, моего будущего: не это ли пытался сказать мне Мортон?
Или я сама додумывала за него?
Мы с Мортоном сели на софу в дальнем довольно укромном углу. Одна из колонн закрывала мне часть обзора на зал, впрочем, я с радостью бы закрыла глаза. Полноватый брюнет, чем-то напоминающий Мортона, расточал улыбки сразу двум хихикающим блондинкам. Ещё один брюнет подливал вина черноволосой даме.
— Сейчас ты увидишь небольшое шоу, дорогая. Тебе понравится, — вполголоса сказал муж и сжал мои пальцы сильнее, так, что и мои кости чуть не хрустнули. — Как невовремя мальчишка получил эту травму, какая жалость!
…издевается? Или он и в самом деле не при чём?
— Ты не пила?
— Нет, — губы едва двигались.
— Что ж… тем лучше. Всё начнётся через пару минут.
— Что начнётся?
— Небольшой эксперимент в области изготовления и применения возбуждающих зелий, — невольно я бросила взгляд на часы — без двух минут полночь. Сердце заколотилось, мне стало жутко, словно через пару минут Мортон должен был превратиться в ужасного монстра, показать истинное обличие, собственное гнилое нутро.
Секундная стрелка безжалостно двигалась по кругу, пока минутная и часовая не слились в объятиях.
Несколько мгновений ничего не происходило, и только тихая поступь стрелки набатом отзывалась у меня в ушах. Наверное, я ждала чего-то сверхъестественного, подобного взрыву. Но — нет.
В какой-то момент приглушенные разговоры, шёпотки и хихиканье присутствующих стихли, и почти в тот же момент Мортон жестом отпустил музыкантов и слуг. Воцарилась почти полная тишина, обычно в таких случаях говорят «мёртвая». Но мёртвой тишина в зале с колоннами отнюдь не была. Я взглянула на Мортона — по его лицу блуждала бледная улыбка, теряясь то в маловыразительных глазах под густыми бровями, то в бороде и усах, застывая между полных губ.
— Посмотри, — он говорил негромко, но и не старался понизить голос. — Люди столь уязвимы, столь податливы, столь слабы. Боги создали нас из плоти, как тряпичных кукол, и вложили в нас души, чтобы мы сами развлекали их своими выкрутасами… Смотри!
Я перевела взгляд с Мортона в зал по привычке. Привычке, выработанной годами и подкреплённой регулярной дрессурой: сперва повиноваться, а потом думать.
Муж мог запросто соврать насчёт возбуждающего зелья, ему не стоило верить, но то, что гости Койнохолла стремительно теряли какое-либо представление о приличиях и отдавались постыдной всепоглощающей похоти, не думая о последствиях, трудно было оспорить. Полноватый брюнет уже стянул брюки, жадно впившись в губы одной из ворковавших с ним до этого блондинок, в то время как вторая самозабвенно посасывала его член, примостившись на коленях под мерно колыхавшимся животом.
— Под утро они ничего не вспомнят, — хриплый голос Мортона раздался слишком близко, и я вздрогнула. — Будут думать, что опьянели. Но ты… ты будешь помнить. Хочешь присоединиться к кому-нибудь из них? Попроси меня. Может быть, я разрешу.
Омерзительное в своей вопиющей пошлости действо завораживало, против воли притягивало взгляд. Блондин, в трезвом и здравомыслящем состоянии казавшийся холодно-рассудительным, так яростно вбивался в разметавшуюся под ним рыжеволосую
