Дж. Уорд - Поцелуй Крови
Открылась дверь в клинику и оттуда вышел Ви. Когда брат сразу же закурил, Бутч задумался, а не парит ли их одно и то же. Хотя суровый парень никогда не признается.
— Ну, это было весело, — мрачно сказал брат. — Повторим завтра вечером?
— Она в порядке?
— В полном. — Выпустив струю дыма, Ви убрал зажигалку. — Обезвожена. Ноги изранены. Местами ссадины. Элена поместила ее на каталке в комнату для сна.
— Она еще без сознания?
Блин, это плохо. Очень, очень плохо.
— Периодически приходит в себя. Мы же не хотим, чтобы она свалилась где-нибудь на ходу?
— Да.
Повисла пауза.
— Что с тобой происходит? Слушай, с ней все будет нормально.
Бутч покачал головой. Без сомнений, учитывая опыт Ви с садо-мазо, он был привычен к женщинам… и мужчинам… которые будучи вывернутыми на изнанку, вполне нормально уходяли с сессий. Но как бывший детектив убойного отдела, Бутч смотрел на это несколько иначе: он видел жертв.
В памяти вспыли места преступлений с женскими телами, изувеченными, напоминавшими смятые тачки… и нет, они не уходили, они не были «в порядке».
Ради всего святого, он помнил, как выглядела его сестра, когда она смотрела из заднего окна машины своего убийцы. Больше ее никто не видел.
Так что да, ассоциации были совсем другими.
— Хочешь выпить? — спросил Ви.
Понимай как: ты выглядишь как сбитая собака.
Бутч достал телефон. Он написал Мариссе сразу же, как они занесли Пэрадайз внутрь, но нет, она не ответила. Очевидно, у его супруги выдалась тяжелая ночь.
— Не возражаешь, если я свалю? — спросил он у напарника.
— Снова собрался в церковь?
Блин, сукин сын знал его чересчур хорошо.
— У меня еще два часа до рассвета. — Он хлопнул друга по плечу. — Увидимся на Последней Трапезе.
Он был на полпути к офису, где располагался выход в туннель, когда Ви окликнул его.
— Ты не сделал ничего плохого этой ночью.
Бутч кивнул. Потом оглянулся через плечо.
— Это не значит, что я счастлив, познакомив кучку детишек с реалиями войны.
— Либо это покажем мы, либо война сама найдет их, уже на своих условиях.
— Да, наверное, так было нужно… может, это даже пойдет им на пользу. Но мне это не по нраву.
Чувствуя бриллиантовый взгляд на своей спине, он радовался тому, что уходит от парня, а не двигается навстречу. Вишес видел его насквозь. А ему хотелось оставить при себе все, что выбивало его из колеи.
И да, поэтому он направлялся в церковь. Так поступают хорошие, богобоязненные католики, когда в душе творится сущий ад.
***
Пэрадайз проснулась как от рывка, не плавно вернувшись на поверхность сознания, ее туда катапультировали, руки заметались по тому, на чем она лежала, торс устремился вверх, глаза широко распахнулись.
Она была готова ко всему…
Кроме чистой, хорошо освещенной комнаты, заставленной двухъярусными кроватями, где никто не мог причинить ей вреда.
— Что… за..?
Она собралась осмотреться по сторонам, и ее шея хрустнула, открывая дорогу всевозможным неприятностям: ее ступни пульсировали, бедра болели до жути, ноги горели, одну икру свело судорогой, а живот ныл так, словно кто-то дал ей под дых.
Сбросив ноги на пол, она обнаружила, что ее переодели в больничную сорочку и мягкий халат.
— Не волнуйся, и доктор, и медсестра — женщины.
Она резко повернула голову к двери.
— Пэйтон?
Ее друг стоял в проеме лишь на половину, его испорченная одежда исчезла, сменившись свободным халатом с поясом. Он, очевидно, принял душ и поел… парень выглядел почти как обычно, приятная внешность, саркастичная улыбка, глаза с тяжелыми веками снова казались живыми.
— Можешь звать меня Сантой, — друг подошел и протянул ей кружку. — В конце концов, я к тебе с подарком.
— Стой… где мы? Что…
— Вот, выпей. — Пэйтон уселся на койку рядом с ее. — И прежде чем ты спросишь, в нем ничего нет, кроме двойной порции сливок и сахара. Все, как ты любишь.
— Который час? — она взяла кофе из простого приличия. — О, Боже… мой отец…
— Я сам позвонил ему. Мы в учебном центре Братства Черного Кинжала. Мы семеро приняты… особенно ты. Поздравляю, Пэрри. Ты это сделала.
Нахмурившись, она сделала глоток… и застонала.
— О, че… ничего лучше в жизни не пробовала.
Он снова встал и подошел к прикроватной тумбочке.
— Последняя Трапеза, миледи.
Когда он взял поднос с накрытыми блюдами, она чуть не выронила кофе.
— Где остальные?
— В комнате отдыха, месте для перекусов прямо за этой спальней. Почти все спят. Я заставил медсестру положить тебя здесь, по очевидным причинам.
— Очевидным…
А, ну да.
— Спасибо.
— Да, никаких компаньонок. Но я проверял тебя каждые пятнадцать минут.
После всего, через что она прошла этой ночью, ее добродетель, казалось, последнее, о чем ей следовало беспокоиться. Но по щелчку пальцев не избавишься от многолетнего воспитания.
— Поешь, — сказал Пэйтон. — Станет лучше, когда наполнишь желудок.
Перед тем, как наброситься на еду, она не могла не спросить:
— Все семь прошли? Ну, все… с кем мы шли? Все мы?
— Акс, Бун, Ново, Энслэм и Крэйг.
На последнем имени она опустила взгляд.
— Значит, это наш класс?
— Ага.
Взяв вилку с ножом, она повернула тарелку и застонала, ребра издали громогласное «ТЫЧТОТВОРИШЬ?!».
— Дерьмо, я не могу пошевелиться…
— Адвил[34]. Я попрошу принести тебе еще. — Пэйтон направился на выход, но у дверей помедлил. — Я задолжал извинение.
— За что?
— За то, что думал, что ты не справишься с этим. — Он посмотрел на нее. — Ты была права, когда разнесла меня в пух и прах в автобусе. Ты доказала, что я был неправ. Прости меня.
Пэрадайз выдохнула.
— Спасибо. Это много для меня значит.
Он кивнул.
— Выходи, как будешь готова. Мы там просто болтаем о том и сем.
— Эй, Пэйтон? — окликнула она, когда он потянулся к ручке.
— А?
— Можешь сделать одолжение?
— Говори.
— Не рассказывай им о… ну, кто я. Я не хочу, чтобы ко мне относились иначе. Я хочу быть как все остальные.
— Энслэм знает. Но я скажу, чтобы он держал рот на замке.
— Спасибо.
После его ухода, Пэрадайз съела так много, как смогла… вышло так, что она уничтожила все, что лежало на тарелке, включая свежую булочку и горох. Она также допила кофе и опустошила обе бутылки воды, которые шли вместе с подносом. Потом прохромала к ванной, расположенной в углу комнаты.
Она приняла душ, такой горячий, что удивительно, как она не расплавила краску на стенах, но, ох, как ее тело расслабилось под струями воды. Волдыри на ступнях щипало, как и некоторые другие места, например, кожа на правом локте и левом колене была содрана, и почему-то плечи. Ей было все равно. Это рай.
Свесив голову, она позволила воде стекать по затылку.
Она была рада, что Пэйтон позвонил ее отцу. Уже почти наступил рассвет, она не хотела, чтобы мужчина беспокоился, но была не готова обсуждать с ним произошедшее. Ей нужно время… подумать, переоценить, переварить.
Здесь был шампунь. Она воспользовалась им, не глядя на этикетку. Та же песня с кондиционером. И мылом.
Когда она вышла из душа, то почти чувствовала себя прежней… но все изменилось, когда она посмотрела на свое отражение в зеркале над раковиной.
Наклоняясь вперед, Пэрадайз оценила черты лица, словно оно принадлежало кому-то другому… казалось, она похудела, и даже без макияжа ее большие глаза выделялись на лице, словно приеадлежали ребенку.
— Кто я? — прошептала она отражению.
Глава 13
Собор Святого Патрика в Колдвелле напоминал почтенную старую леди, вырастая из асфальта как доказательство Божьей благодати и способности людей склеивать камни между собой. Припарковав свой новый «Лексус» параллельно дороге, Бутч подумал, насколько это забавно, что среди всех человеческих черт, что пережили его превращение в вампира, вера оказалась самой прочной.
Сейчас католик из него лучше, чем в человеческие дни.
Низко натянув на лоб кепку «Рэд Сокс», он прошел через главный вход, который был больше его родного дома в Саути.
Собор был открыт круглые сутки, словно духовный аналог «Старбакса», готовый услужить потерянным и споткнувшимся душам.
Монсеньёр, мне, пожалуйста, большую чашку прощения, спасибо. И булочку, которая волшебным образом подскажет мне, что, черт возьми, творится с моей женой.
Охранник, сидевший в кресле, оторвался от «Спортс Иллюстрейтед» и кивнул ему. Он часто бывал здесь, поэтому парень знал его.
— Добрый вечер, — сказал охранник.
— Как жизнь, в порядке?
— Да. Как сам?
— В норме.
Всегда один и тот же разговор, обмен двусложными фразами стал частью ритуала.
