Подарок для герцога. Вернуть отправителю! - Елена Княжина
Сейчас он снова был непривычным. Выглядел моложе, чем раньше. То ли кожа от жара разгладилась, то ли растрепанные волосы вносили немножко хаоса в сдержанный облик, то ли виной всему страстное серебряное пламя в глазах…
От тягостных рваных вздохов рубашка на его плечах натягивалась, облепляя внушительную фигуру. Кадык дергался, горло сглатывало, вызывая жажду и у меня. Ямочка на подбородке очертилась ярче. Кожа, напротив, болезненно побледнела.
Красивый мужчина. С темной жутью в рукаве.
– Думаю, я могу доверить вам свою тайну, – прохрипел ректор и чуть придвинулся. – Я воспользовался ритуальной чашей Анаусси, чтобы…
– Умоляю, не надо! – я дернулась вперед и накрыла его губы рукой. – Не вздумайте посвящать меня в свою тайну.
– Полагаете, это вас расстроит? – уточнил он, бережно перехватывая запястья и целуя каждое по отдельности.
Ох, сиятельные богини, за что мне этот кошмар?
– Полагаю, это расстроит вас, когда вы очнетесь, – пробубнила, конвульсивно сжимая кулачки. – А потом, уж конечно, и меня. Когда попытаетесь убить.
– Тогда смотрите на сцену и не мешайте мне любоваться своим наваждением.
Ректор отпустил меня на свободу, и я порывом сдулась подальше от его жаркой персоны. Сделала вид, что внимательно слежу за действием.
В костюме золотой птички по сцене кружилась хрупкая девушка, приплясывая босиком, как лесная нимфа. Сначала я приняла это за странный танец, но потом поняла, что она уворачивается от темной тени. Та напирала сверху, пытаясь поглотить плутовку… Но девушка исхитрялась вынырнуть из черноты в последний момент, вызывая «охи» облегчения по всему залу.
Клювастая маска закрывала половину ее лица, оставляя на свободе только кончик носа, чтобы актриса не задохнулась, и рот. На одном из поворотов показалось, что птица показала мне язык!
Я недоуменно нахмурилась. Привидится же… Потрясла головой, потерла глаза, размяла затекшую шею. Сцену с этих мест было видно плохо. Уверена, закрытыми ложами пользовались совсем в иных культурных целях.
Мой расслабленный взгляд проплыл по балконам напротив, по левой стороне театрального зала. В каких-то дремали пожилые джентльмены, в других перешептывались дряхлые придворные сплетницы… А в той ложе, что расположилась прямо перед нами, молодой мужчина отрешенно глядел на сцену.
Я бы решила, что он заворожен спектаклем, если бы не сидящая на его коленях девица с озорными рыжими кудряшками. Трудновато погружаться в действие с таким-то отвлекающим фактором. Хихикающим и шуршащим.
Впрочем, вид мужчина имел столь задумчивый, будто и впрямь не замечал на коленях «инородный объект».
Я даже не сразу узнала его в полумраке закрытой ложи. Его – это моего мужа! Законного, чтоб его демоны на рогах крутили.
Габриэл. Прямо напротив. Я могла бы докинуть до него теннисный мяч без ракетки.
Под нами разверзалась пропасть партера, снизу чернело море людских голов и плеч. А я неотрывно глядела на Габа. На кворга, заверявшего, что он погребен под размноженными хельмами в военном шатре!
– Вы побледнели, тэйра Барнс, – отметил ректор и осторожно провел тыльной стороной ладони по моей щеке. – Так переживаете о судьбе богини?
– Я о своей судьбе переживаю, – сглотнула судорожно и попыталась проморгаться.
Почудилось, может? Гала говорила, у меня жар… Это объясняет галлюцинации. Чужие хвосты, чужие языки, чужих мужей. Чужих девиц на чужих коленях.
– Пока на рубежах все спокойно, наши судьбы в наших руках, – пробубнил тэр Вольган, подгребая меня к себе. – Дрожите… Вы замерзли?
Скрестив руки на груди, я позволила ректору прижаться. От него было хоть немного теплее. Видимо, дело в лихорадке: Влад пылал, как вулкан. Он отгонял леденящие нити Триксет, что пытались пробраться ко мне под ребра.
– Думаю, прорыв демонов сейчас был бы кстати, – простучала зубами. – Прямо тут, в театре.
– Ох, Эмма, поверьте, в демонах нет ничего приятного, – мурлыкал ректор, добравшийся до тела. – Я был недавно в Вандарфе, еще до смены сезона. Слушал рассказы местных. Нужна стальная выдержка, чтобы день и ночь стоять перед туманом лицом к лицу. Как перед неизвестностью, как перед смертью.
– Иногда неизвестность лучше, чем… чем «известность», – прошипела, буравя глазами Габриэла.
Он что-то прошептал девице, и та, скорчив обиженную мордашку, сползла с его колен на бархатное сидение.
Сиелла! Она была прибрана куда лучше меня: аккуратные кудряшки, богатое платье, расшитое серебряной нитью, колье, сверкающее травянисто-зелеными камнями… Вот ведь рыжая стерва!
– Вы не понимаете, мне нехорошо, – промычала я, сжимая висок. – Мне так дурно…
– О, еще как понимаю, – ректор перевесился на мою половину и прижался теснее. – В груди печет, сердце ноет, внутренности обжигает, под ребрами черная воронка засасывает… и кажется, еще минута – и ты больше не сможешь терпеть эту боль.
– Да, именно так, как вы описали, – прошептала, разрываясь от эмоций. – Как выключить чувства?
– Если бы я знал, мы бы не сидели в закрытой ложе!
– Бросьте, у вас пройдет. Через час или два, – пообещала тэру Вольгану. – Отпустит, и забудете. А я, как же я?
Знакомый мужественный профиль выступал из темноты. Мой муж. Мой… Связанный, навязанный. Привычно не одинокий. Теперь ясно, у кого талончик на сегодня.
Рыжая хэсса щекотала ему затылок, забираясь пальцами под распущенные темные волосы. Обычно Габ носил хвост, но сегодня был странно растрепан.
Раньше мне не нравились мужчины с длинными, до плеч, волосами, но ему шло. Очень шло. И яркая женщина, сидевшая рядом с ним, прекрасно с герцогом гармонировала.
Опять мне не светит досмотреть постановку.
– Я хочу уйти, – пробормотала тихо и поднялась.
Ректор подорвался следом и порывом вернул меня к своей обляпанной зельем груди.
– Смерти вы моей хотите…
– Поверьте, я умру раньше.
Я попыталась отстранить от себя мужчину и пробраться к шторке, но Влад был и выше, и крепче, и безумнее. Хватался за меня, как за спасительную соломинку.
– Еще полчаса. Мне уже чуть лучше, отпускает, – с мольбой в густом хрипе попросил Вольган. Зарылся носом под мои волосы, вобрал ноздрями запах. – Хотя нет. Все еще паршиво.
– Вы обещали вести себя благородно, – напомнила тэру, аккуратно вывернулась из ослабшего захвата и… столкнулась с цепким зеленым прищуром в ложе напротив.
Габ больше не смотрел на сцену. С яростно поджатой челюстью он наблюдал за другим действием. И, кажется, не меньше ректора жаждал меня убить.
Впрочем, сегодня это у нас взаимно.
Пока ревность обжигала внутренности, зеленый взгляд опалял меня снаружи. Удивленный, разгневанный, душу выбивающий.
Секунд пять я глядела на Габа в ответ, не испытывая ни страха, ни вины. Лишь возмущение, остротой пропарывающее вены. А потом развернулась резко и вырвалась из мрака закрытой ложи на свет пустого театрального коридора.
