Ненаписанное богами - Кэти Роган
Но даже это не могло подготовить меня к тому аду, который я испытал, почувствовав на идеальной, гладкой коже Маэры отметины от огня. Особенно теперь, когда я знаю причину. Мои родители пытались стереть не Маэру, а Брилин. Все потому, что я был глупым и эгоистичным мальчишкой. Мне следовало дождаться момента, когда проявятся способности Альтора, и отложить близость с ней.
Дрожащими пальцами я провожу по неровным линиям кожи. Ожоги, шероховатые на ощупь, контрастируют с теплом, исходящим от ее тела. Шрамы, холодные и безжизненные, вызывают болезненный спазм в животе.
Каждый ее рубец оставляет на мне клеймо, выжженное виной, а не огнем. Горло сжимается, ком внутри поднимается так высоко, что не дает вздохнуть. Я закрываю глаза и пытаюсь взять себя в руки, но вижу только пламя. Думаю о том, как им было больно — Маэре и ее семье — и о том, что я мог это остановить. Должен был.
— Аэлрик. — Мое имя звучит так властно, что я резко открываю глаза и сразу же опускаю их, пытаясь рассмотреть шрамы. — Смотри на меня, Аэлрик. — Она садится мне на грудь, заслоняя их, и обхватывает ладонями мое лицо.
— Это моя вина. — Я резко поднимаю глаза и сжимаю пальцы на ее бедрах, готовясь оттолкнуть.
— Почему это твоя вина, Аэлрик? — Ее брови хмурятся, и она крепко сжимает ногами торс, будто точно знает мои намерения. — Это ты запер нас в хижине? Ты зажег факел? Или поднес его к соломенной крыше?
Я вздрагиваю. Образы, которые всплывают в памяти, превращаются в кошмар наяву.
— Нет, — твердо отвечает она за меня. — Тебя даже там не было. Ты был за тысячу миль отсюда, в Эдессе. Как это может быть твоя вина?
— Мы должны были подождать.
— Подождать с чем?
— С сексом, Маэра! Было глупо заниматься сексом перед отъездом в Кузницу тем летом. Ведь мы оба знали, что однажды я могу проявиться как Альтор.
В ее прекрасных глазах вспыхивает гнев. Руки, которые до этого мягко вырисовывали круги на моей груди, сжимаются в кулаки.
— Если бы мы не занимались сексом, у нас не было бы Бри, — говорит она, морща уголки глаз, в которых плещутся смятение и печаль. — Как ты можешь сожалеть нашей дочери?
Святая Серефель, я все делаю неправильно, а то, что она сидит у меня на груди, совсем не помогает сосредоточиться. Я поднимаю ее, усаживаю на кровать и встаю, прежде чем она успевает возразить. Хватаю тунику с пола, но настолько взвинчен, что не могу надеть ее. Вместо этого начинаю метаться по комнате, сжимая ткань в руках.
— Я не сожалею о Бри! Как я могу? Она — совершенство. Я сожалею о том, что моя семья сделала с твоей. О том, что ты была одна. Черт, как же я сожалею, что ты была одна. Ненавижу, что меня не было рядом, чтобы массировать тебе ноги или приносить сладости, когда ты была беременна. Мне больно от того, что я пропустил рождение Бри, ее первые шаги, первое слово и все, что было потом. Меня разрывает на части мысль о том, что я пропущу все, что ждет ее впереди. Меня терзает мысль обо всех ночах, которых я лишился с тобой, о тысячах поцелуев и бесчисленных прикосновениях, украденных у нас. «Сожалею» — слишком мягкое слово, чтобы описать то, что я чувствую, Маэра. Чувствую по поводу того, что не смог защитить тебя тогда. И не могу защитить сейчас.
Маэра смотрит на меня с приоткрытым ртом и широко распахнутыми голубыми глазами. Она тянется ко мне, и в этой небольшой комнате ей не нужно прилагать усилия, чтобы сократить расстояние. Я дрожу от ярости и бессилия, но иду. Клянусь богами, я не способен отказать этой женщине ни в чем.
Но завтра мне придется отказать ей во всем. Закрываю глаза, чувствуя очередную волну злости. В моей жизни еще не было момента, когда я настолько сильно ненавидел свою жизнь и богов.
— Аэлрик, — шепчет она. — Почему ты думаешь, что я слабая?
— Что? — Мои глаза резко открываются. Теперь моя очередь быть в замешательстве.
— Ты так сосредоточен на том, чтобы защищать меня. И всегда был таким.
— Ты сильная, Маэра. Я защищаю тебя не потому, что сомневаюсь в этом. А потому что ты для меня — все.
Она делает глубокий вдох и выдыхает.
— Мне не нужна защита, — ее голос наполнен эмоциями, но звучит ровно. — Я пережила то, что должно было меня сломать. И мои шрамы — прямое тому доказательство. Я сделала это ради Бри и ради себя. Так что не надо обращаться со мной, как с чем-то хрупким. Не держи меня на расстоянии, чтобы уберечь. Мне нужно, чтобы ты видел меня, Аэлрик. Не как того, кого нужно прикрывать, а как равную.
Из уголка ее глаза скатывается одна-единственная слеза. Это разбивает меня сильнее любого удара. Я беру ее лицо в ладони. Как она может не понимать, что я вижу в ней? Эту внутреннюю силу, это пламя, которое горит так ярко, что от его жара ноет в груди.
— Если я мягок с тобой, Маэра, то не потому, что считаю, будто ты сломаешься, — говорю я. — Я хочу, чтобы ты почувствовала ту нежность, которую у тебя отняли. Если я защищаю тебя, то не из-за сомнений в твоей силе, а потому, что знаю, через что тебе пришлось пройти. И хочу хоть ненадолго взять это бремя на себя. Если я осторожен, то не потому, что считаю тебя хрупкой. А потому, что ты для меня дорога. А к тому, что дорого, относятся бережно.
— Может, сегодня мы сможем дать друг другу ту нежность, которой нас обоих лишили. — Маэра обводит пальцами шрамы, которые пересекают мою грудь и спускаются вниз по рукам: следы от клинков, кнутов и ожогов. — Сможем понести бремя друг друга, хотя бы ненадолго.
Ее руки скользят по моим плечам, обвивая шею. Я рвано выдыхаю, чего обычно себе не позволяю. Нельзя ломаться. Нельзя дрожать. Всегда держать оборону. Но с ней… боги, с ней все иначе. Ей не нужно, чтобы я был несокрушимым. Ей не нужен человек из камня. Ей достаточно просто обнять меня, уверенно и спокойно, как я сразу понимаю, что хочу позволить себе отпустить контроль.
Я
