И в сумерках придёт рассвет - Надежда Черпинская
Его рука соскользнула с её плеча, и эльф отступил на шаг. Сердце стучало в груди Мары как набат. Она обернулась и заглянула прямо в мерцающие серые глаза.
– Поздно! – сказала Мара. И слово это прозвучало в тишине как заклинание. – Ты уже погубил меня…
Лиарин молчал и не сводил с Мары глаз. Потом он обнял её одной рукой за талию, привлёк к себе рывком и, помедлив у самого её лица, одарил нежным, бережным поцелуем.
В груди Мары словно полыхал пожар. Она мгновение любовалась его светлым лицом и сиянием глаз, потом прикрыла веки, наслаждаясь его поцелуями.
Мир вокруг будто замер. Воцарилась мёртвая звенящая тишина, в которой было слышно лишь их дыхание и стук сердец. Казалось, весь мир вокруг застыл в изумлении. Деревья, ночные птицы, и даже светлая эльфийская река, и сами звёзды, казалось, глядели в ужасе и недоумении на двух влюблённых, целующихся под сводами ив.
Ночной мир разглядывал с любопытством эльфийского сына и человеческую дочь, дерзнувших нарушить мировой порядок, охраняемый вековой традицией, дерзнувших бросить вызов самой судьбе ради безумной любви, обречённой на погибель.
Голубое, как небо, платье соскользнуло со смуглого плеча, и влюбленные, не разнимая объятий и не прекращая поцелуев, медленно опустились на мягкий зелёный ковер мха.
Скитания
А что же завтра? Завтра, без тебя,
Другие руки с той же самой болью.
Но я уйду, чтоб сделаться мудрей.
Потом вернусь в твои глаза обратно
С другого неба, с новым откровеньем,
Все с тем же взглядом, но с другой звезды,
С желаньем новым в старой оболочке;
Всей злостью и всей верностью вернусь,
Чтоб из пустыни сердца твоего
Вести борьбу жестокую с собою,
С предначертаньем собственной судьбы.
Затем с улыбкой шёлковую нитку
Перевяжу на пальце, а клубок
Твоей судьбы запрячу в складки платья.
Э.Сёдергран
Мара проснулась первой. На рассвете. Когда солнце ещё не встало над лесом, но яркая алая заря уже горела на востоке. Она долго глядела на прекрасное лицо спящего Лиарина.
Ночь была волшебной, но на смену ей пришёл жестокий белый день. И теперь в лучах рассветного солнца всё казалось иначе. Тягостные мысли в голове девушки сменяли одна другую.
«Что будет теперь?» – задумалась Мара.
Страсти отбушевали, и разум требовал отчёта за вчерашний порыв чувств. Ей стало стыдно за то, что она сделала ночью. Мара попросту навязалась эльфу, и тот, конечно, поддался соблазну.
«Что будет, когда Лиарин проснётся?» – думала она, и на душе становилось всё темнее. Что скажет в первую очередь: «Здравствуй, любимая!» или спросит, чего она ждёт, ведь он дал ей всё, что она хотела. Вчера он признался ей в любви, и много нежных слов слышала эта ночь, но что принесёт утро? Вдруг он раскается, вдруг скажет, что всё было ошибкой, извинится и оставит её. Или вовсе прогонит прочь.
«Нет, этого не будет! – решила Мара. – Напрасно я позволила себе забыться. Я ему не пара. Но я тоже заслуживаю уважения. Я не стану ждать, когда меня прогонят. Я уйду сама. Уйду прежде, чем меня об этом попросят. Не дам ему возможности покинуть меня, а сама его оставлю!»
Мара тихонько отодвинулась в сторону, отошла на цыпочках, оделась поспешно и остановилась.
«Но что, если он вправду любит меня? Быть может, мне разбудить его? И что дальше? Пусть и так, но ведь он не раз мне сказал: «Люди и эльфы не могут быть вместе!». Что мне уготовано? Какая роль? Я могу стать лишь его тайной любовницей. Но глупо полагать, что этот секрет не раскроется через день-другой. Что можно скрыть от народа Элдинэ с их мудростью, иным зрением и чутьём? И что тогда будет?»
Тогда её выгонят прочь с позором!
Что скажет ей князь Элиран, ведь вместо благодарности за кров, она разбила счастье его дочери? Что скажут все остальные?
Она – чужая им! Она поймёт их ненависть.
Но Лиарин… Как он вынесет презрение и осуждение своего рода?
Они нарушила древний закон – мудрый закон, как понимала теперь Мара. Любовь эльфа и человека не может принести ничего, кроме боли и разочарований. Нигде – ни в Эльфийской Долине, ни в мире людей – не встретят они понимания, лишь осуждение!
«Нет, нет! – ещё раз решила Мара. – Я уйду прямо сейчас. Ни за что не пожелаю я Лиарину участи изгоя! И я не хочу, чтобы на меня смотрели, как на причину всех бед эльфийского рода. Даже если он любит меня, я уйду, не прощаясь… Так будет легче. Пусть в памяти моей останется эта ночь и его сонное лицо, а не смущенные попытки объясниться, или жестокие слова о роковой ошибке! – Мара крепче затянула шнуровку на голубом платье. – Я слишком задержалась здесь! К хорошему легко привыкнуть. Мне даже стало казаться, что я могу быть счастлива, могу быть с ним, моим Лиарином».
Мара замерла у белых камней, оглянулась, борясь с почти непреодолимым желанием вернуться и хотя бы поцеловать эльфа на прощание. Но так она могла разбудить его, и Мара, не оглядываясь больше, поспешила прочь – к Мраморной площадке, где закончились празднества, и не было ни души, а затем в свой шатёр. Мара очень торопилась: она опасалась, что кто-нибудь проснётся и остановит её. Особенно, что это будет Лиарин, и ей придётся-таки объясняться с ним.
Мара сняла голубое платье – подарок Элинэль. Она не знала, куда теперь заведёт её судьба, но подозревала, что это вряд ли будет место достойное этого наряда. Эльфийское платье было слишком вычурным и богатым дли мира бродяг. И Мара справедливо решила, что её деревенские одежды более подойдут для того, чтобы идти, куда глаза глядят.
Итак, переодевшись в свою клетчатую шерстяную юбку и блузу со шнуровкой на груди и взяв кошель с серебром – подарок эльфийской княжеской семьи, Джалина собралась уходить, когда сзади раздался голос.
– Ты уходишь, Эрсель?
Девушка вздрогнула и обернулась.
– Здравствуй, Лиадран! – сказала она, увидев у входа эльфийку с серебряными волосами. – Да, я ухожу.
– Почему так поспешно, утром? Что-то случилось? – удивилась Лиадран.
– Нет. Просто я не люблю слёзных расставаний! Не знаю, как для эльфов, но мне будет очень трудно проститься со многими из вас! Я прекрасно жила здесь, но
