Елиорнавия из клана Сигур - Владарг Дельсат
– Спокойно, это тревожная сирена, – успокаиваю я вскинувшихся коллег. – У хомо такое бывает, она не для нас.
Катор, видимо, убедил своё начальство объявить всеобщую тревогу, потому что, если это действительно то, о чём мы с ним подумали, то хомо безопаснее решить проблему самостоятельно, без сангвиз. Он это тоже очень хорошо понимает, поэтому, скорей всего, сейчас и звучит сирена, собирая всех хомо в здании, а возможно, и за его пределами.
Вот только нам при такой ситуации здесь делать нечего, но вежливость требует дождаться Катора. Пока есть время, можно порассуждать о фантастической версии – путешествии во времени.
– Алье, – зову я доченьку. – Скажи, а «мама», ну та, старшая девочка, когда появилась?
– Когда нас привезли, она уже была… – задумавшись на мгновение, отвечает Алье. – А старшие девочки говорили, что она вообще сама появилась, но я не знаю, что это значит.
Зато я знаю, милая моя… Но получается, что обе версии имеют право на жизнь – и временная, и лабораторная. Тогда Катор будет рыть землю тут, а я… А что мне делать? К учёным можно идти, только если всё остальное будет исключено. Значит, пока – не с чем идти, данных нет…
Думаю о том, что нужно покормить Алье и можно устроить себе вечер отдыха, подумать о своём, позаниматься с доченькой, может быть, даже поплакать, пока никто не видит. Грустно на самом деле… Не думать об Алексе почему-то совсем не получается, постоянно мысли к нему возвращаются. Вот о несбыточном и поплачу, в конце концов, я нормальная самка и тоже имею право на эмоции.
– Охранительница Елиорнавия из клана Сигур, – Катор возвращается не один, а, по-видимому, со своим начальством, учитывая, как тот себя ведёт – напряжённый, внимательный взгляд серых глаз на суровом лице и повадки существа, привыкшего отдавать приказы, с чем-либо спутать сложно. – Штаат-полковник Гауриал, начальник полиции, – представляет он нас друг другу.
– Очень рад, – кивает Гауриал. – Мы уверяем, что поиск начат под моим личным контролем. Мы доложим вам о результатах незамедлительно.
Рубленые фразы падают в тишину комнаты. Звучат они веско, уверенно, но суть этого одна – меня просто выгоняют, чтобы не мешала работать. Что же, это понятно, поэтому я, распрощавшись, подхватываю Алье на руки и выхожу из кабинета. На Катора я не сержусь, ещё чего! Не от него зависело это представление, но осадочек, конечно, остаётся.
Впрочем, что мне до этого осадочка… Я сажусь в транспорт, тут только обнаружив, что просьбу мою Катор выполнил – четыре небольшие книжицы обнаруживаются прямо на сидении. Алье смотрит на меня с непониманием, но не говорит ничего, принимая мои действия, как единственно правильные.
– Мы едем домой, – объясняю я ей. – Отдохнём немного, почитаем, поговорим, хорошо?
– Хорошо, мамочка, – кивает мне сразу же успокоившаяся дочка.
Она у меня умница, а мне надо подумать, с какой стороны зайти, чтобы объяснить ей, что сангвизы совсем не такие, как палачи в том месте, где она была. Надо ли объяснять это сейчас? Не знаю, честно говоря. Нет у меня такого опыта, да и ни у кого нет. Посижу, подумаю, может, с целителями поговорю.
Зря я о целителях вспомнила – опять мысли к Алексу возвращаются. Всё же, что ему надо было, и почему он так быстро исчез? Это не очень нормально – совсем не показываться на глаза, даже если обиделся. Какая-то нехарактерная для самцов обида… Хотя – что я знаю о самцах?
Глава одиннадцатая
Почему нашим птенцам не поют колыбельных? Не рассказывают сказок? Они такие добрые, нежные, под них наверняка лучше спится. Я пою колыбельную из книжки, которую мне положил Катор. Он четыре положил, но в остальных сказки, я их сначала сама почитаю, а сейчас я пою колыбельную хомо своему птенцу. Алье засыпает, улыбаясь, совсем без страха, и такая она милая, что меня просто окатывает нежностью к ней.
Стоит дочери уснуть, я открываю эти небольшие книги. Руки мои почти дрожат от предвкушения. Текст так не похож на наши официальны и учебные, он захватывает с первых строк. Нет, у нас, сангвиз, тоже есть сказки, но построены они на легендах. Для самцов, даже детей – одни сказки, для самок – другие. Это разделение начинается с самых ранних циклов, и с ним мы живём всю жизнь. А я не хочу… Я не хотела так жить! Поэтому и выбрала этот путь.
Путь… Путь непонимания, множества унижений, пренебрежения, даже брезгливости… У хомо женщину хотя бы разумной считают, а не забавной зверюшкой в зоопарке, а у сангвиз всё совсем иначе устроено. Всё, чего я добилась, рухнуло от одной фразы охранителя-щитоносца. Санктус, как же это больно и горько осознавать! Но я не сдамся, я всё равно буду. Я буду для Алье, даже если буду только для неё.
Санктус, какие же у хомо волшебные сказки! Они учат доброте… Доброте, а не подчинению, не главенствующей роли самца и необходимости склониться перед его желаниями. Я читаю эти сказки и плачу… Я плачу, потому что ничего подобного раньше не знала, эти сказки меняют меня.
Что мне снится всю ночь, я не знаю, просто не помню, но просыпаюсь уже спокойной. Я сильная, я смогу! У хомо женщины и в бой вступали, что совершенно непредставимо для сангвиз. Я встаю, потянувшись, ведь в своих покоях я могу вести себя как угодно, хоть голой разгуливать, но я так, разумеется, не поступаю.
Посмотрев на хомо, почитав их сказки, за десять циклов окунувшись в их жизнь, я размечталась о том, что было бы, если у нас было бы так же. Это, конечно же, невозможно, но мечтать никто не запрещает! Алье сладко спала всю ночь, кстати, не только от снадобья, а ещё, похоже, от колыбельной. Есть в этом, значит, какое-то колдовство.
– Мамочка, – тянет она ко мне свои ручки, и я, улыбаясь, выхватываю мою доченьку из кровати, чтобы прижать к себе.
Потяжелела моя радость, значит, набирает вес, и это прекрасно. Скоро Алье не будет ничем отличаться от других птенцов, потому что память о страшных днях у неё тоже медленно стирается, удаляясь сама собой. Надо будет, кстати, к целителям зайти. Но это попозже, сегодня у меня визит к пространственникам, потом заедем к хомо и отправимся… придумаю, куда.
В голову заползает мысль… Я же самая бесполезная самка, если смотреть со стороны традиций. Может быть, поэтому меня и назначили на это расследование? Ну, чтобы жалко не было… Да нет, не может быть… Или?
Попозже подумаю. Сейчас надо накормить Алье и отправляться на работу. Дочка едет всё равно со мной, потому что птенцы физически не могут оставаться без Кормящей, которая обычно ещё и родившая. Ну, а у Алье другой быть просто не может, она моя доченька.
– Где будем кушать? – мягко интересуюсь я. – Можем здесь, а можем и в общий зал. Ты как хочешь?
– А здесь можно? – спрашивает Алье. – Тогда лучше здесь… – решает она.
Я понимаю мою девочку, моего птенца – в ней ещё живёт страх – необъяснимый, неправильный, жуткий, он живёт в ней и не даёт почувствовать себя комфортно в толпе. Странно, что нет призывов отобрать у меня птенца… Может быть, Старшие просто понимают? Могут же Старшие понимать это?
Отчего-то становится на мгновение страшно – пугаюсь того, что Алье могут отнять, но потом одумываюсь. Мой птенец – не клановая дочь, она – моя, на неё никто права не имеет и ничего требовать не может. От этой мысли становится легче на душе. Спокойнее даже стало, отчего я выдыхаю, накладывая в тарелку кашу для доченьки. Какая-то я сегодня дёрганная немного, это не к добру.
По всему похоже, что расследование идёт к концу, а что будет после… Скорей всего, буду
