Милость крестной феи - Мария Заболотская
Маленькая лесная мышка, безошибочно почуяв в Эли друга больших и малых зверей, показалась из травы и быстро взобралась по ее изорванной юбке. Но, как ни странно, ее не заинтересовали крошки хлеба – мышка пыталась забраться в карман, желая составить компанию пленнице.
– Ох, да ты же порежешься! – прошептала Эли, пытаясь незаметно ее прогнать. – Там лежит кое-что очень острое!
Мышка, словно поняв ее слова, серым шариком скатилась обратно в траву, напоследок что-то пискнув, а Эли, если бы могла, хлопнула бы себя ладонью по лбу от досады: отчего же она до этой самой минуты не вспомнила про осколок? Хоть на что-то сгодился бы подарок феи! И она незаметно сунула связанные руки в карман, пытаясь нащупать онемевшими пальцами острые грани.
Хорошо бы злодеи всегда оказывались глупы и доверчивы… Насколько проще добру было бы их побеждать! Но, увы, голоса путников-чужестранцев звучали всё сердитее и тревожнее, а взгляды, которые они бросали на Эли, становились всё подозрительнее. Они негромко переговаривались друг с другом, то и дело косясь на свою маленькую измученную проводницу, но больше не спрашивали, далеко ли до моста и где усадьба Терновый Шип, – ответы Эли перестали казаться им сколько-нибудь полезными. «Они догадались, что я могу их обманывать!» – подумала девушка, дрожа от усталости и страха.
Ее больше не стегали розгой и не понукали идти быстрее, но затишье это пугало куда больше прежних гневных окриков.
Когда ослепительно-золотые краски знойного дня начали уступать медовым, тягучим оттенкам вечера, путники остановились у обрывистого берега. Здесь лес отступал от реки, и ее излучины были хорошо видны.
Предводительница, недобро усмехаясь, бросила пару отрывистых приказов своим спутникам, и те неторопливо спешились. Эли стояла перед ними, угрюмо глядя в землю.
– Так что же, девочка, – сказала женщина, с трудом подбирая слова на чужом для нее языке. – Где твой мост? Я не вижу его!
– Он дальше, за поворотом, – ответила Эли, уже не надеясь, что ей кто-то поверит.
– Она лжет, – женщина тряхнула головой, словно прогоняя надоедливое насекомое; в голосе ее звучали и досада из-за заминки, и удовлетворение от собственной проницательности. – Необходимо узнать – отчего. Ты защищаешь людей из Тернового Шипа. Они знакомы тебе? Отвечай!
И так как Эли молчала, не поднимая взгляда на своих похитителей и всем видом показывая, что не собирается оправдываться или просить пощады, пожилая госпожа вновь отдала короткий приказ, резко взмахнув рукой. Наверняка это означало что-то вроде: «Схватить и пытать, пока не скажет правду!» Для того чтобы это понять, не требовалось знать множество наречий.
Чужакам все еще не хотелось прикасаться к Эли: все-таки подол ее юбки был усеян брызгами крови, а на пересохших губах запеклась темная корка. Но приказ есть приказ, и к тому же обрывать жизнь, которой и без того не суждено быть долгой, кажется делом не столь уж злодейским, – все эти рассуждения легко читались на темных, суровых лицах. Один из мужчин дернул за веревку, которой были связаны руки девушки, чтобы подтащить ее к себе. Но она вместо того, чтобы подчиниться, упрямо попятилась, прижимая руки к груди.
– Иди сюда! – крикнул он нахмурившись и дернул за веревку сильнее: кому понравится, когда и без того неприятное дело затягивается из-за несговорчивости жертвы?
– Тебе никуда не деться от нас! Ты думала, что за обман не придется платить?! – вспыльчиво выкрикнула и недобрая женщина. Непокорность была ей не по душе: в руках ее тут же появился хлыст, который она держала привычно и ловко; любой бы догадался, что даме не раз приходилось хлестать тех, кто вызвал ее недовольство. Она привыкла, что стоило ей только замахнуться, как в глазах жертвы появляется страх, а спина жалко горбится, ожидая удара. Но Эли, напротив, расправила плечи и вскинула голову, глядя прямо и смело.
– Не смейте поднимать на меня руку! – воскликнула она так яростно, что пожилая мучительница на мгновение растерялась, приняв непривычное ей бесстрашие за безумие. А Эли, не раздумывая, дернула веревку так сильно, что мужчина, удерживавший ее, от неожиданности разжал пальцы, невольно выругавшись.
– Держи ее! – крикнула тетушка, замахиваясь во второй раз. Но Эли уже сорвалась с места и в два прыжка оказалась у края обрыва. Берег над рекой был высок и крут, а вода в лесной реке – глубока и черна, оттого чужестранцам и в голову не пришло, что пленница может броситься вниз; не у каждого хватило бы мужества прыгнуть в воду с такой высоты даже со свободными руками. А руки Эли были всё еще связаны, и из-под туго намотанной веревки при каждом шаге летели темные брызги.
Эли постаралась оттолкнуться от края как можно сильнее, чтобы уйти в воду с головой. Ее пытались схватить, но она оказалась быстрее и храбрее, чем можно было бы ожидать от бледной невзрачной девчонки, кашлявшей кровью. У обрывистых берегов всегда таится множество омутов, и темная вода поглотила Эли с жадным глухим плеском.
Глава 11
Мужчины сердито закричали что-то друг другу, указывая вниз, – течение здесь было быстрым, блики солнца играли на струящейся воде. Предводительница маленького отряда тоже говорила громко и недовольно, от злости рассекая воздух хлыстом. Если бы Эли слышала их, то догадалась бы, что они уверены: глупая пакостливая девчонка утонула, туда ей и дорога! Кой черт дернул довериться какой-то мелкой полоумной нищенке!
– Должно быть, у нее от болезни помутился рассудок, – сказала в конце концов недобрая тетушка на своем родном наречии, качая головой. – Не стоило ее брать с собой! Мы шли за ней, а ее вела лихорадка. Непохоже, чтобы эта дорога вела к человеческому жилью. Пустая трата времени! Возвращаемся!
И чужестранцы, раздосадованные своей ошибкой, повернули обратно, подгоняя лошадей, – солнце клонилось к закату.
А чуть ниже по течению, у почти отвесного берега, где старые искривленные ивы клонились к самой воде, тяжело дышащая Эли цеплялась изрезанными руками за ветви, стараясь не выдать себя ни единым звуком. Даже ей, привыкшей нырять в самые холодные и глубокие озера Лесного Края, пришлось нелегко: осколок фейского хрусталя был острее самого острого ножа, но и он не мог как по волшебству мгновенно рассечь веревки, врéзавшиеся в запястья. По пути Эли потихоньку пыталась перепилить путы – оттого и летели брызги крови на подол ее юбки, – но к тому времени, как она с головой ушла под воду, они еще были крепки.
До сих пор ей не верилось, что побег удался. В ушах шумело, ноги и руки сводило судорогой от холода, но она все прислушивалась, не дрожит ли земля от стука копыт, не звучит ли чужая злая речь. Никогда еще ей не приходилось чувствовать себя добычей, однако она не позволяла себе подчиниться животному страху, чтобы ни в чем не уступить ненавистной старой госпоже, недавно замахнувшейся на нее хлыстом.
– Они ушли, – сказала Эли тихонько самой себе, клацая зубами от холода. – Здесь никого нет, кроме меня.
И тут же, словно желая поспорить с этим утверждением, из воды неподалеку высунулось сразу несколько хитрых мордочек: речные выдры смотрели на нее глазами-бусинками и шевелили усами, принюхиваясь к человечьему запаху.
– Не вы ли помогли мне спастись? – спросила Эли, рассматривая свои руки: порезы на них чередовались с ранками, ничуть не похожими на те, что остаются от осколков стекла. Кто знает, что произошло в темных глубинах реки? Девушка помнила только холод и удушье, от которого легкие готовы были разорваться. Сама ли она разрезала веревки, или вновь на помощь пришли бессловесные друзья? Воспоминания о чудесных событиях прошлой ночи казались сном, но проясняли разум и придавали сил. Эли неловко взобралась на толстую ивовую ветвь, после речной воды показавшуюся ей теплой, словно шершавый бок какого-то
