Эмилия и Шон (ЛП) - Миллз Моника

Он притворно вздыхает.

— Эмилия, пожалуйста. Шон добровольно вызвался на эту программу. Все, что он рассказывал тебе, это всего лишь плод его больного воображения.

— Он ничего мне не рассказывал, — зло шиплю я в ответ. — Он вообще ничего не помнит. Вы заперли его, и кто знает, что вы с ним сделали. А когда он захотел уйти, вы подстрелили его и охотились на него, как на дикого зверя. Этого вполне достаточно, чтобы выдвинуть против вас обвинение.

Мой отец кладет мне на плечо руку и с деланным сочувствием смотрит на меня. От его прикосновения я вздрагиваю и снова застываю в нерешительности.

— Мне понятно твое раздражение. Слишком много всего и сразу свалилось на тебя. Как насчет того, чтобы прогуляться со мной? Хочу показать тебе наш институт. А потом отвечу на все интересующие тебя вопросы.

Мне очень хочется согласиться, но от мысли, что придется покинуть эту комнату и пройти через огромное, полное незнакомых людей здание в одной лишь широкой бесформенной футболке, у меня перехватывает дыхание.

— Я… я не знаю, — разочарованно бормочу я.

Мой отец демонстративно стучит себе кулаком по лбу.

— Ах, прости, я совсем забыл об этом. Твоя социофобия. Подожди-ка.

Он указывает на меня пальцем, давая понять, что я должна оставаться на месте.

Можно подумать, я куда-то собираюсь.

Отец подходит к своему столу и быстро набирает на компьютере какую-то комбинацию. Затем нажимает кнопку, и кусок стены, скользнув в сторону, высвобождает стальную дверь. В комнате с деревянными панелями она выглядит как нечто нелепое и неуместное. Отец прижимает большой палец к сканеру рядом с дверью, и она с шипением открывается. Невероятно. Надо же, как круто! Я чувствую себя так, словно попала в какой-то шпионский триллер, от которого захватывает дух.

Комната мгновенно заполняется холодом, как будто это не потайной сейф, а холодильник. На металлических полках, залитых голубоватым мерцающим светом, стоят всевозможные, совершенно неизвестные мне приборы и устройства, а также стеклянные контейнеры. Взяв узкую пробирку и шприц-пистолет, мой отец решительно подходит ко мне.

— Засучи рукав, — требует он.

Я так не думаю.

— Что это такое?

— Это поможет тебе преодолеть твои страхи.

— У тебя есть лекарство от моей фобии?

Он немного колеблется, затем утвердительно кивает.

— Да, можно и так сказать.

— Что это значит? Это лекарство или нет?

Он успокаивающе кладет руку мне на спину и подталкивает меня к столу.

— Не бойся. Я просто хочу тебе помочь.

Я подозрительно хмурюсь.

— Почему ты тогда не дал мне его раньше?

— Эмилия, — его нетерпящий возражений голос звучит по-отцовски назидательно. — У тебя накопилось множество вопросов, и я это понимаю. Но я не смогу ответить на них, а ты не получишь полного удовлетворения, если не позволишь мне показать тебе все, чем мы здесь занимаемся, и рассказать, зачем мы это делаем.

Разумеется, слова моего отца пробуждают во мне любопытство. Я хочу знать, какие игры они здесь затевают. А главное, хочу понять, что они сделали с Шоном. Кроме того, в любом случае лучше попытаться усыпить бдительность отца. Заставить его поверить в то, что я по-прежнему его послушная дочурка. Может, тогда он не станет держать меня под постоянным наблюдением? Я слишком хорошо знаю отца, чтобы понимать, — он сделает это, без всякого сомнения. Я помню, как однажды моя мать, обнаружив камеру слежения в стоящем в гостиной торшере, спросила отца об этом. Мне было тринадцать, и я украдкой подслушивала их. Они ругались. В какой-то момент отец ударил маму по щеке и потребовал, чтобы она заткнулась и была благодарна за ту жизнь, что он ей обеспечивал.

Я молча закатываю рукав. Отец так снисходительно усмехается, что меня бы не удивило, погладь он меня сейчас по голове. Для него я глупая маленькая дочка. Но ему не стоит меня недооценивать.

Укол не особо болезненный, но, спустя мгновение, у меня начинает кружиться голова. В ушах что-то навязчиво жужжит. Застонав, я опираюсь об стол и усиленно тру ладонью лоб.

— Не волнуйся. Это скоро пройдет, — успокаивает он меня и указывает на кожаный диван рядом с мини-баром. — Садись туда. А я пока принесу тебе что-нибудь из одежды. Ты голодна? Хочешь пить?

— Да, мне бы немного воды.

Я обессиленно опускаюсь на диван. Мои веки тяжелеют, а глаза начинают слипаться. Неужели он обманул меня и дал снотворное?

— Усталость — это нормально. Если хочешь, можешь немного вздремнуть. Институт никуда не убежит, — продолжает успокаивать меня мой отец.

Словно сквозь толщу воды я слышу, как он разговаривает с кем-то по телефону. Непрекращающееся жужжание в голове неимоверно раздражает. А когда отец протягивает мне стакан воды, меня удивляет, откуда он мог его взять. Я этого не видела. Очевидно, ненадолго отключилась.

Пока пью воду маленькими глоточками, начинаю понимать, как сильно хотела пить. Краем глаза замечаю, как кто-то, зайдя в кабинет, передает моему отцу стопку одежды, которую он тут же кладет рядом со мной на диван. Я — двигаясь чисто механически — вяло переодеваюсь. Блестящие белые брюки, соприкасаясь с кожей, вызывают приятные ощущения, и в них довольно комфортно. А рубашка совершенно не сковывает движений, хотя плотно облегает тело. Теперь я похожа на сотрудницу института.

— Пойдем на экскурсию, или сначала отдохнешь? — спрашивает отец.

Кто бы знал, как мне хочется сейчас прилечь и, закрыв глаза, подождать, пока рассеется туман в голове. Но я не могу позволить себе беспечно разлеживаться в таких обстоятельствах. Меня насильно притащили сюда. Причем, по приказу моего собственного отца. Думаю, не стоит ни на секунду забывать об этом.

Мы на лифте спускаемся на нижний уровень. Здесь все выглядит почти так же, как и наверху. С той лишь разницей, что требуется пройти через стеклянную дверь, которая открывается после сканирования отпечатка пальца моего отца. Холодный свет заставляет меня поежиться, а от царившей здесь, внизу, температуры я начинаю мерзнуть. Вряд ли здесь больше шестнадцати градусов.

Мы заходим в одну из стеклянных комнат, и отец подводит меня к монитору. Сидящие за ним два сотрудника, коротко поприветствовав нас, кажется, полностью забывают о нашем присутствии.

На экране я вижу силуэт стоящего по стойке смирно мужчины, который медленно вращается вокруг своей оси. Мой отец набирает на клавиатуре кодовую комбинацию, и виртуальный человек начинает бежать.

— Это пиктограмма одного из наших испытуемых. Мы называем их Альфами. С помощью специальных веществ и генетического программирования мы повышаем их результативность. Не только делаем их гораздо сильнее и быстрее, но также стимулируем их ускоренную регенерацию и повышаем болевой порог, — говоря это, он набирает другую комбинацию, и на экране появляются еще три фигуры, которые нападают на мужчину.

— Значит, именно это вы сделали с Шоном?

Отец утвердительно кивает, и в его взгляде сквозит неприкрытое самодовольство. Видимо, он очень гордится своими достижениями.

— Но зачем?

— Он принадлежит к военному спецподразделению «Альфа7». После нашего вмешательства эти парни добиваются потрясающих результатов. Ты должна увидеть, насколько увеличивается скорость их реакций.

Отец включает режим видео и вводит числовой код 000357810333.

Эти же цифры набиты на запястье Шона.

На этом видеоролике я действительно вижу его. Он стоит посреди комнаты с белыми стенами и с установленными в каждом углу видеокамерами. В одной руке он держит шест, а в другой — что-то похожее на игрушечный пистолет. На Шоне плотно облегающий тело костюм, на котором красным маркером отмечены электронные датчики. Несмотря на всю эту дурацкую ситуацию, не могу не восхищаться подтянутой, гармонично накаченной фигурой. И тут же вспоминаю, как Шон выглядит обнаженным. Небеса, даже находясь в таком ужасном месте и в столь затруднительном положении, я чувствую непреодолимое влечение к нему. Я с силой сжимаю руки в кулаки, пытаясь охладить опаливший мои щеки жар.