Двое для трагедии - Анна Морион
Он отключил звонок.
– Ты говорила, что твоя жизнь у меня была адом? Ты ошибаешься: твой ад начинается сегодня ночью, – мрачно сказал мне вампир. Он схватил меня за руку и повел обратно к замку.
Мы шли молча. Никто из нас больше не упоминал о том, что произошло на маковом поле: для меня это было печалью и стыдом, а для Грейсона… Наверное, просто стыдом: он признался мне в том, что желает меня, едва не изнасиловал и уронил себя в своих собственных глазах.
Морганы приедут за мной. Сегодня.
И в этот раз Смерть не пройдет мимо, а заключит меня прямо в свои ледяные объятья.
Глава 47
Этот месяц показался мне нереальным: дни были будто пронизаны туманом, а все вокруг пролетало как кометы, не оставляя мне ничего, кроме пустых рассветов и одиноких ненужных закатов. Когда со мной не было Вайпер, даже моя излюбленная привычка ходить провожать закат на Нусельский мост потеряла всякую прелесть, хоть я и знал, что каждый рассвет и каждый закат приближали тот день, когда я обниму Вайпер.
Мы обвенчаемся. Каким сладостным будет тот момент, когда перед Богом я назову ее своей супругой.
Четыре дня. Осталось четыре дня.
После нашей с Маркусом ссоры я ни разу его не видел, но чувствовал, что он избегал меня. Признаться, со своей стороны я тоже не искал встречи с братом, но мне нужно было поговорить с ним: только недавно до меня дошло, какая угроза отныне нависла над нами с Вайпер. Он сказал, что постарается сделать все, чтобы уберечь меня. Уберечь от чего? Маркус, ты бредишь! Уже слишком поздно пытаться уберечь того, кто выбрал забвение и сумасшествие добровольно! Поздно думать о моей судьбе, поздно бить тревогу и говорить мне о том, что я должен оставить Вайпер!
Теперь я лишился единственного союзника, друга и поверенного в моих личных тайнах, а это ознаменовало начало нового периода, когда я каждую секунду боялся собственного брата. Я боялся того, что он решит привлечь на свою сторону наших родителей, открыть им мою тайну и украсть у меня Вайпер. Или, что еще хуже, он попробует сам устранить ее.
После того, как я пришел к этим выводам, я стал искать общества Маркуса: я звонил ему и посылал сообщения с просьбой о встрече, но все мои действия оставались без ответа с его стороны. Он словно отрешился от меня, и мне было горько от этой потери.
Я приехал в замок после очередного дежурства у дома Владиновичей в запутанных и тревожных мыслях, но среди этих мрачных пятен, словно луч солнца пробивалась нота счастья, с каждым новым днем звучавшая все громче: через четыре дня должна была вернуться Вайпер, ведь сегодня «Большая охота» проживала последнюю ночь.
В замке не оказалось никого, кроме прислуги. Когда я спросил, не передавали ли мне что-нибудь родители и не заходил ли Маркус, оказалось, брат действительно заходил, но уже успел уехать. Родителей же дома не оказалось.
«Должно быть, все еще развлекаются в последнюю ночь охоты, – подумал я. – Хотя, это великолепно: никто не будет лезть мне в душу».
Но Маркус… Мне стало больно оттого, что он вновь избежал встречи со мной: я тянулся к нему, к общению с ним, но он отталкивал все мои попытки к примирению.
Что ж, раз он был так категорически настроен, я готов был оставить все как есть. К чему эта печаль, когда мое солнце вновь выйдет из-за туч? Скоро вернется Вайпер, и мир перевернется. Жизнь без Вайпер была простым существованием и выполнением обязательств, которые я на себя взял.
***
Мы вернулись в замок Грейсона, и я вновь оказалась в своей тюрьме, от которой, как я ждала, меня должна была освободить смерть. Но Грейсон не убил меня.
Почему он нарушил свое слово? Зачем оставил меня в живых тогда, когда я уже была в гармонии с близким дыханием смерти? Этот проклятый убийца ненавидел меня за то, что я разрушила его жизнь. В чем была моя вина? Я не хотела и не пыталась вызвать в нем желание ко мне, и мне его похоть была так же ненавистна, как ему самому. Грейсон обманул меня, и этот обман стоил мне еще больших страданий от мысли, что теперь родители Седрика знали о нас и могли наказать сына за слабость, которую он повторил за тем, первым вампиром, полюбившим смертную. Седрик должен был продолжить их род, но, вместо этого, полюбил ничтожную и слабую меня.
Грейсон запер меня в комнате, и я не видела его до самого вечера, но я была рада этому: тишина и одиночество были любезны моей душе, ведь я смирилась со смертью, какой бы она ни была – от руки Грейсона или от родителей Седрика. Мне было удивительно спокойно, и я не боялась их приезда – они не пугали меня, но внушали уважение к ним. Они не были для меня могущественными вампирами, но теми, кто дал жизнь Седрику. Что ж, интересно будет увидеть ту, что родила моего возлюбленного, ведь его отца я уже однажды видела.
Вампиры давно стали для меня таким привычным знанием, что я уже ничему не удивлялась, но не могла понять, когда мой мучитель успел «пасть под мои чары». Он сказал, что желал меня, когда вернулся из Чехии, и ему стоило огромных усилий удержать себя от того, чтобы не надругаться надо мной. Что-то во мне удивило его, но не смягчило, что-то заставило его увидеть во мне женщину, а не жертву, что-то опьянило его разум и обмануло его. Он ненавидел меня за то, что я вызвала в нем похоть ко мне, смертной. Он стыдился своих желаний. Он сравнивал меня с куклой, с собакой, а потом захотел, чтобы я осталась с ним и отдала ему в распоряжение мое тело. Когда он тащил меня за собой в замок, я просто физически чувствовала его ненависть ко мне. Он просто сжигал меня ею.
На меня вдруг нахлынула какая-то странная легкость, заставившая
