Два дня до солнца - Марина Сергеевна Комарова
Все наконец-то изложив, я шумно выдыхаю.
Господи. Ощущение, что пробежал стометровку. Смех смехом, а порой во время авторских дискуссий или чего подобного рубашка и правда прилипает к спине. Вот и считай, что писательство ― исключительно спокойная работа.
Молчание Яна начинает напрягать.
Рассмеялся бы. Прислал бы какой кривляющийся смайлик. Написал бы: «Ну, ты, вли-и-ип!». Но нет. Ничего подобного. И я невольно начинаю нервничать. Может быть, зря сказал?
Стоило молчать о таких вещах, Антон Шут, а не трындеть налево и направо.
Успеваю уже отругать себя на чем свет стоит, но тут приходит сообщение.
Ян: Ты раньше точно ни с кем из них не встречался?
Всего лишь буквы на голубом, разрисованным причудливыми линиями фоне, но чувствуется даже сюда: он совершенно серьёзен. Никаких шуток, никаких подколов.
И меня отпускает. Воздух вновь кажется сладким и свежим.
Как мало надо для счастья ― знать, что тебя не считают психом.
Шут: Нет, никогда.
Ян: Странно. Очень странно для такого совпадения. Не удивлюсь, если они вдвоем в сговоре. Ярасланов и этот Данила. Но вот…
Он что-то пишет. Пауза. Снова пишет.
Я хмурюсь, чувствуя, как внутри всё скручивает невидимая пружина.
Ян: Ты, как я понимаю, не читал его, а я вот да. Пишет хорошо. Остро так, что ни слово, то в самую цель. Даже временами зависть брала. Хорошо хоть понимаю уже, что я ― Ржевский, а не кто-то другой, поэтому впадать в депрессию нет смысла.
Приподнимаю бровь, тут же пишу ответ.
Шут: настолько хорош?
Ян: хорош. Почитай «Чудовища умрут сегодня». Собственно, я к чему… При его тиражах, встречах, даже видел по телику и прочему… Ну, просто смысла нет гнаться за другим автором. Который к тому же работает в другом жанре.
Которому до него, как до Луны, читается между строк, но Ян слишком культурный, чтобы резать правду-матку тем, с кем хорошо общается. Интеллигент, что поделать.
Немного раздражает, что этот напыщенный хлыщ ещё и получает похвалу от моего редактора и друга. Злиться бессмысленно, но эмоции не спрашивают. Они, в принципе никогда и никого не спрашивают.
Я откидываюсь на спинку стула, одной рукой быстро набираю название книги. Да уж, обложка такая… выразительная. Половина ― морда какой-то твари, не до конца прорисованная; половина ― чистый лист, где наискось написано название. С букв стекает только краска, то ли кровь. Вверху без всяких изысков, но четко: Дан Ярасланов.
Ладно, возьмём почитать в поезд. Благо, я отремонтировал свой электронный ридер.
Благодарю Яна за совет. Получаю ещё один: быть осторожнее, психов много, мало ли что у них в голове. Но при этом и поддержку: скорее всего, это какое-то недоразумение, и тот, кто сказал, что хочет меня убить, всего лишь двойник писателя.
Весь день я разбираюсь с редактурой. К вечеру болит спина, ноет шея и немеет мизинец. Зато текст вычищен, можно перезалить потом со спокойной душой. В другое время я бы себя так не терзал, но завтра поезд, поэтому не хочу оставлять недоделанную работу. Там уж точно не получится заняться правкой. Как-то вот в каждой такой поездке мозги просто берут чемодан и бегут впереди поезда, да на такой скорости, что ни один ночной экспресс не догонит.
За три часа до выхода я собираю кошачьи тарелки, поилку, лоток, любимый пледик. Фроня приподнимает уши и внимательно на меня смотрит: понял, что скоро пойдет в соседнюю квартиру. Мне до ужаса повезло, что соседи души не чают в животных. Фроню принимают как родного. Даже интересно, почему сами никого не завели. Как-то я даже об этом спросил, но не получил ответа: то кто-то отвлекал Анну Назаровну, то сам Кавун переводил разговор на другую тему. Ну и ладно. Может быть, там было что-то такое, после чего люди не хотят. Мало ли.
― Иди ко мне, ― говорю я, протягивая руки к коту.
Фроня что-то мяукает и подходит ближе. Подсаживаю его, давая возможность когтями уцепиться за плечо, подхватываю сумку с его вещами и выхожу из квартиры.
Мне открывает Анна Назаровна.
Иногда кажется, что эту женщину не касается своими тонкими, как паутинки, пальцами время. Карие глаза смотрят тепло и внимательно, иногда ― пронзительно. Она улыбается и пропускает меня в квартиру.
― Здравствуй, Антон. Проходи-проходи.
Мы перебрасываемся парой дежурных фраз, мне желают удачной поездки, гладят и тискают Фронечку, который тут же распушает свой царский хвост аки павлин.
― Главное смотреть, кто за тобой идет, ― в шутку произносит Анна Назаровна, поглаживая кота по спине.
― Что вы имеете в виду? ― уточняю я, уже практически перешагнув порог квартиры.
Она поднимает взгляд от рассевшегося на руках Фрони. Лак на ногтях какой-то слишком красный. Напоминает то ли вишневый сок, то ли кровь из открытой раны.
― Будь внимателен везде, Антон. Сейчас такое страшное время. Сам знаешь.
Глава 6. Театральник
Те, о ком не знает Антон Шуткач
8 лет назад
Чех заходит в комнату с утра. С ножом. И направляется прямо к Ябо.
Спросонья я не сразу понимаю, что происходит, а осознав, резко подскакиваю на кровати. Однако окликнуть не могу — изо рта вырывается только противный хрип.
Чех резко оборачивается и прикладывает палец к губам.
На какую-то секунду кажется, что его карие глаза изменили цвет — стали чёрными, странно матовыми, будто угольки. Становится немного не по себе, сердце подскакивает к горлу и бешено колотится.
«Наверно, виной всему полумрак», — мелькает мысль.
Тело охватывает какая-то мерзкая слабость. Шевельнуться — куда там, единственное, что возможно — лежать неподвижно и смотреть, как Чех склоняется над мирно спящим Ябо, убирает с шеи его распущенные белые волосы и… всё, словно в замедленной съёмке.
— Очень медленно, — неожиданно насмешливо произносит бог фейспалма, и я вздрагиваю. — И грубо. Я ожидал чего-то более затейливого.
Я сажусь на постели, во все глаза уставившись на них.
— Что происходит? Зачем тебе нож?
Почему-то произнести «Эммануил» упорно не получается. Да и в какой-то момент вдруг становится понятно, что Чех сам на себя не похож. Внешне — он, а внутри словно… словно кто-то другой. И этот кто-то пытается прорваться сквозь привычную оболочку.
Реакция его совсем не смущает.
Чех спокойно садится на кровать, толкает вмиг недовольно зашипевшего Ябо и протягивает нож ему, кирпично-красной рукояткой вперёд.
— Тогда сам. Или ты
