Ученица Волхва - Иван Тарасов

— Я прокляла его, — продолжила Арина, поднимая голову. — Пусть его гордыня станет его клеткой, пусть каждое его слово обернётся пеплом… Но теперь я боюсь. Он вернётся. Не за мной — за всей деревней. И это я навлекла беду.

Старик подошёл к окну, отодвинул кожаную занавеску. На дворе, у плетня, копошился дворовой, перебирая камни и что-то бормоча. За лесом, на западе, тучи сбивались в багровую тучу, похожую на синяк.

— Анчутка на его плече не просто так, — сказал Еремей, оборачиваясь. — Он — ключ. Михаил — дверь. Твои чувства к нему — не слабость. Это ловушка, которую расставила тьма.

Арина вскочила, её щёки вспыхнули.

— Я не…

— Ты человек, — перебил он. — Его сила, его ярость — это яд, который пьянит. Но слушай: — он шагнул к ней, и тень от его фигуры накрыла её, как плащ. — То, что ты ощутила, не делает тебя предательницей. Это делает тебя живой. Но теперь ты должна быть мудрее.

Он протянул руку, и в воздухе возник образ — Михаил, стоящий на краю болота. Анчутка на его плече раздувался, как гнилой гриб, а из трясины поднимались тени с горящими глазами.

— Он придёт с войском, — прошептал Еремей. — Не с людьми — с тем, кто хуже. С проклятыми рыцарями ордена Очищающего огня, с мертвителями, но твоё проклятие… — он коснулся её лба, и Арина увидела нити судьбы Михаила, чёрные, переплетённые с кровавой паутиной анчутки. — Оно уже начало работать. Его гордыня сожрёт его. Но нам нужно время.

Арина почувствовала, как в груди закипает гнев — не на Михаила, а на себя.

— Что я должна сделать?

— Научиться отделять огонь от пожара, — ответил старик. — Его желание — слабость. Твоё — тоже. Я научу тебя, особой магии, как обратить чужой огонь против него самого. Как при помощи силы внушить, что близость была, но остаться нетронутым.

Он повернулся к котлу, бросил в него горсть сушёной беладонны. Дым поднялся кверху, принимая очертания ворона.

— А пока… — он протянул ей нож с клинком из полупрозрачного черного камня. — Этот нож режет не плоть. Он режет привязанности. Если придётся выбирать между деревней и своим сердцем — помни: Чернобор не прощает слабостей.

Арина взяла нож. Рукоять была холодной, но в глубине камня горела искра — как та, что дрожала в её груди при мысли о Михаиле.

— Иди за мной, — мрачно произнес учитель и повел ее куда-то в глубину леса к Великому болоту. Хмурые тучи собирались в небе над Чернобором.

Туман висел над болотом плотной пеленой, скрывая границу между водой и небом. Еремей привёл Арину к Камню Снов — плоскому валуну у края трясины, испещрённому рунами, которые светились тусклым зелёным светом, как глаза голодного волка. На камне лежали пучки высушенного чертополоха, коготь ворона и серебряная чаша с дождевой водой, собранной в полнолуние.

— Судьба — это паутина, — начал Еремей, проводя рукой над чашей. Вода заколебалась, отражая звёзды, которых не было на небе. — Но иногда паук должен сплести ложную нить, чтобы поймать добычу. Сегодня ты научишься ткать сны.

Арина молча кивнула, сжимая в кармане платка обсидиановый нож — подарок учителя. Она помнила, как Михаил назвал её ведьмой, и как её тело предательски ответило на его прикосновения. Стыд и ярость горели в груди, как угли.

Еремей протянул ей пучок нитей судьбы — невидимых для обычных глаз, но для Арины они светились синевой, словно морозные прожилки на стекле. Нити были холодными и скользкими, как шёлк паучихи.

— Ощути вновь его запах, — приказал старик. — Вспомни его голос. Дай нитям впитать память о нём.

Арина закрыла глаза. Всплыл образ Михаила: грубые пальцы, сжимающие её запястье, хриплый смех, запах конского пота и железной крови. Нити в её руках дрогнули, закрутившись в спираль.

— Теперь сплети узор, — голос Еремея звучал как шелест листьев. — Не связывай, не рви — обмани. Пусть он увидит то, чего не было.

Арина двинула пальцами, и нити заплелись в ажурную ловушку. В воздухе возник мираж: её тело, прижатое к Михаилу, её губы, шепчущие не страшные заклятья, а слова страсти. Картинка дрожала, как отражение в воде, и Арина почувствовала тошноту — словно её душа рвалась на части.

— Слишком грубо, — Еремей коснулся узла, и иллюзия рассыпалась. — Ты вплела в него свой гнев. Он почувствует подвох. Дай ему не страсть — усталость. Дари не правду, а то, чего он жаждет.

Второй попыткой Арина вплела в нити запах дыма и мёда, звук собственного смеха, приглушённого, как эхо. На этот раз мираж стал мягче: она видела, как Михаил засыпает у её ног, довольный, будто получил всё, что хотел. Его лицо расслабилось, а рука бессильно сжимает пустоту.

— Лучше, — одобрил Еремей. — Но не забудь печать.

Он бросил в чашу щепотку пепла из костра, где горели кости совы. Вода вскипела, и Арина, следуя жесту учителя, окунула в неё нити. Теперь они были багровыми, как закат перед бурей.

— Теперь его разум примет этот сон за правду, — сказал Еремей. — Он уйдёт, думая, что покорил тебя, а ты останешься чиста. Но помни: каждое прикосновение к нитям оставляет след. И анчутка на его плече… — он нахмурился, — …может почуять магию.

Арина сжала нити в кулаке, чувствуя, как они впиваются в кожу, оставляя мелкие кровоточащие порезы. Она представляла, как Михаил уходит, сытый и глухой к шепоту анчутки. Как его гордыня становится его клеткой.

— Я готова, — сказала она, хотя сомнения грызли её изнутри.

Еремей положил руку ей на плечо. Его ладонь была холодной, как лезвие ножа.

— Тогда иди. И пусть его сны станут его проклятьем.

Когда Арина ушла, старик долго смотрел на чашу. В воде отражалось лицо Михаила, а за его спиной, в чёрных крыльях анчутки, уже клубилась новая нить — толстая, как удавка.

— Скоро, — прошептал Еремей, — ты узнаешь цену иллюзиям.

А внизу, у подножия Камня Снов, болотник смеялся, перебирая камни с вырезанными на них рунами. Его смех звучал как предсказание.

Арина вернулась в Чернобор и узнав, где остановился на ночь боярич пошла к той избе. Мрачные тучи, нависшие над темной Кокшеньгой, разродились постепенно усиливающимся дождем. Теперь ее сарафан от воды облепил ее стройное юное тело и стал просвечивать несмотря на поддетую нижнюю рубаху. Когда Михаил увидел столь желанную ему Арину, его лицо озарила искренняя радость. На мгновение сердце Арины дрогнуло. Этот грубый, властный мужчина был ей рад, но долг, долг перед Чернобором… Так