Бессмертный избранный (СИ) - Юлия Леру
— Спос… способ? — впервые за долгое время я могу произнести целое слово. — Но разве… разве твой Мастер… не мо… жет?
— Такие проклятия снимает только тот, кто их наложил. Ты ведь знаешь это.
Цили продолжает гладить меня по руке. Я разлепляю ссохшиеся губы и прошу его подать мне воды. Кувшин стоит возле кровати, и мне плевать, что этой водой служанки омывают мое тело. Я чувствую, что могу пить, и что вода не закипит у меня во рту, если прямо сейчас я сделаю глоток.
Цилиолис поднимает кувшин. Это выглядит странно — он парит в воздухе прямо передо мной, плавно покачиваясь вверх и вниз.
— Я добавлю в воду трав, — говорит он. — Вот так лучше.
Вода горьковатая на вкус, когда я пробую ее, но это — самая лучшая вода в мире. Я пью ее так жадно, что она течет у меня по подбородку. Я готова пить и пить, и пить, пока не осушу весь кувшин, но он вдруг уплывает в сторону и скрывается в темноте.
— Слишком много. Не нужно. Вода покинет твое тело слишком быстро.
Слова Цили кажутся мне почти жестокими. Я протестующе ворчу, но он непреклонен.
— Инетис, я не снял проклятие.
Брат убирает свою руку, и уже через пару вдохов она возвращается — лихорадка, готовая с новыми силами пожирать мое тело. Боль и жар кажутся невыносимыми после нескольких мгновений прохлады, и вот уже я извиваюсь на постели, прикусывая губы, чтобы не закричать.
— Пожалуйста, — задыхаясь, шепчу я. Пальцы мои скребут по одеялу, пытаясь нащупать руку Цили, но его уже нет рядом со мной. — Помо… ги. Помо… ги.
— Я не могу помочь тебе, Инетис, — говорит он, и сквозь волны боли его голос доносится до меня откуда-то издалека. — Я пришел сюда сказать, что наша мать умерла. Сесамрин убили, когда она попыталась применить магию, еще в прошлые Холода. Думаю, твой муж знал об этом. По его приказу ей отрубили голову перед тем, как предать огню.
Я слышу слова, но почти не понимаю их смысла. Мой Мастер умер. Моя мать, женщина, наложившая на меня самое сильное проклятие — родительское проклятие, умерла, а значит, не сможет его снять.
— Ты знаешь, что это значит, сестра. — Но я не знаю. Я просто лежу и слушаю свое дыхание, пока внутри бьется в безумном припадке отчаяния Инетис, молодая и красивая женщина, которая очень не хочет умирать. — Инетис.
Мне нет спасения. Нет спасения. Нет.
— Инетис.
Я закрываю глаза, ненавидя Цили, ненавидя его голос и то, что он жив. Это несправедливо. Я не должна лежать на постели, чувствуя, как превращается в пепел моя кровь. Я должна прожить долгую жизнь, вырастить Кмерлана и умереть в окружении его детей.
— Инетис! — Цили касается меня, и я слышу, как втягивает он воздух сквозь зубы. — Как же ты горяча. Я словно положил руку на угли.
Мне сразу становится легче, но я готова закричать при мысли о том, что, когда он уберет руку, жар вернется.
— Послушай меня. — Я открываю глаза, глядя во тьму прямо перед собой. — Ты ведь знаешь, родительского проклятья не снять. Оно должно было настигнуть тебя на пятый день пятого Цветения твоего сына. Оно настигло тебя.
— Я пыталась… — начинаю я, но он прерывает меня.
— Нет. Ты не смогла бы ничего сделать. Даже каменный мешок, в который тебя посадил твой муж, не сможет защитить тебя. У тебя только один выход, Инетис, и ты знаешь, какой. Вернуться к магии.
Я чувствую другую его руку, она нащупывает мою ладонь и кладет в нее какой-то продолговатый предмет.
— Это зуб тсыя, — говорит Цилиолис, и я вздрагиваю. — Я принес его тебе, чтобы ты сделала то, что должна, и спасла себя от смерти.
— Мланкин…
— Он поступит так, как велит ему его долг. Он изгонит тебя. Магия под запретом, и он не снимет запрет ради тебя, и ты это знала, когда отдавалась ему в ту первую ночь, — говорит он резко.
— Нет…
— Но ты будешь жива! — восклицает Цили. — Ты уйдешь в вековечный лес к другим магам, и ты будешь жива!
Но я мотаю головой.
— Я не увижу сына… мужа…
Цили отнимает руку, и боль заставляет меня закричать, настолько она сильна. Брат тяжело дышит. Его легкие шаги удаляются от постели в направлении окна.
— Инетис, или так, или ты умрешь, — говорит он.
Зуб тсыя жжет мою сухую кожу, но я не могу заставить себя сжать пальцы, не могу принять этот знак магической клятвы, которую однажды нарушила во имя любви.
Я слышу, как кто-то приближается, и темнота вдруг оказывается рядом со мной. Цили торопливо забирает из моей руки зуб и отступает к окну, становясь невидимым. Шаги ближе, и вот уже пламя факела разгоняет мрак, и я вижу перед собой встревоженное лицо Сминис.
— Фиуро, ты кричала?
Я молчу, только закрываю глаза.
— Старая Сминис пришла, чтобы побыть с тобой, — говорит она, проходясь прохладной мокрой тканью по моему лицу и рукам. — Старая Сминис будет с тобой рядом до конца.
Терпкий запах мозильника становится сильнее, и я открываю глаза, чувствуя на
