Бессмертный избранный (СИ) - Юлия Леру
Он не щадит меня, потому что знает, что в случившемся виновата я сама. Но я устала, мне страшно и больно, и я хочу пощады. Я прошу о ней своим взглядом, умоляю, молча закусив губу и не отводя от мужа глаз.
— Сын пришел попрощаться с тобой, — говорит он, кладя руку Кмерлану на макушку. — Мальчик должен увидеть свою мать живой, чтобы сказать ей последнее слово.
Мланкин чуть подталкивает мальчика вперед, и тот несмело подходит к кровати. Моя рука лежит так, что он может ее коснуться. Я шевелю пальцами — легкое, еле заметное движение — но он его не замечает. Кмерлан останавливается рядом, замирает, глядя на меня.
— Прощай.
Его глаза наполняются слезами, и он начинает моргать, часто-часто, чтобы скрыть их, чтобы спрятать то, что он — и его отец — считают слабостью, не достойной фиоарны. Я тоже готова заплакать, но не могу. Так и смотрю на него, чувствуя, как щиплет глаза жар, как катится по лицу, тут же испаряясь, пот.
— Про… — выдавливаю я. Язык отказывается подчиняться, но я делаю над собой гигантское усилие и договариваю слово до конца. — Щай.
На имя сына меня уже не хватает.
Кмерлан разворачивается и смотрит на отца. Наверное, ему неприятно находиться рядом со мной. От меня пахнет потом и грязью, пышет жаром. Я уже некрасива, и я уже почти не его мать, не смеющаяся полногрудая женщина с нежными руками и пышной гривой темных, таких же, как и у него, кудрей. Я — существо на пороге смерти. Он простился со мной и готов оставить навсегда.
— Я приставлю к тебе Сминис. Она хотела остаться до конца, — говорит Мланкин.
— Сес… Сес… — выдавливаю я.
Он сжимает зубы так, что я слышу их скрежет. Я спрашиваю о своем Мастере, о матери моей магии, о проклятой Сесамрин. О той, которая и сделала меня такой. О той, которая могла бы снять проклятие — даже сейчас, даже сегодня, даже теперь, когда я лежу на постели, и пламя бьется внутри меня, готовое вот-вот вырваться наружу.
— Не произноси это имя вслух, — шипит Мланкин. — Не говори о магии в этом месте. Здесь ее и так из-за тебя слишком много.
Я смотрю на него так долго, что он отводит взгляд.
— Нет, — я не задавала вопроса, но мой муж отвечает. — Мы не нашли ее. Мои люди опасаются заходить в вековечный лес, но отряды воинов охраняют все тропы. Если она заявится туда, мы ее схватим. Она не сможет скрываться вечно.
Я слышу, как снова колотится мое сердце. Муж отступает в полумрак и вздыхает, еле слышно, так, что я едва могу уловить этот вздох.
— У тебя нет вечности, Инетис, так что надежда слабая.
Я сжимаю в пальцах край одеяла. До боли, до крови прикусываю губу, понимая, что эти слова — больше, чем просто слова. Мланкин отнимает у меня надежду на спасение. Он уже не считает меня живой.
Он простился со мной, хоть и не сказал «прощай».
— Если твоя мать жива, ей лучше появиться как можно скорее, — говорит мой муж.
Он уходит, не сказав больше ни слова. Сын уходит вместе с ним, не глядя на меня, ни разу не обернувшись. Свет факела они уносят с собой, и вот уже комнату наполняет тьма. В ней копошатся тени. Прячутся бесплотные создания. Слышатся странные звуки.
Я боюсь темноты, но теперь я совершенно беспомощна перед ней. Я не знаю, что делать. Я не могу кричать, не могу двигаться, я задыхаюсь в объятьях мрака, все крепче сжимая губы и все сильнее зажмуриваясь — и мысленно прося о помощи.
Кто-нибудь. Пожалуйста. Пожалуйста, не оставляйте меня одну. Только не сейчас, когда я стою на краю вечной тьмы. Только не сейчас, когда звезда жизни готова покинуть меня.
— Я уже и не думал, что мы свидимся, сестра, — говорит совсем рядом мужской голос, и я открываю глаза. Вокруг никого нет, только тьма, но теперь я чувствую в ней аромат цветов мозильника и узнаю его. Так пахнет маг, спрятавшийся от людских глаз заклятием тени. Сесамрин. Так часто пахла Сесамрин, но этот запах принадлежит уже давно не только ей.
— Ци…
— Не называй моего имени. — В темноте комнаты есть одно особенно темное пятно, и сейчас оно движется, придвигаясь ко мне. Я хочу кричать, хоть и знаю, что это всего лишь мой брат. Мне страшно, мне так страшно. — Не бойся меня, Инетис. Я не хочу причинить тебе вреда.
— Я… про…
— Ты проклята? Да, я знаю. Я знаю это. Я чувствую, как бьется в тебе магия. — Цилиолис подходит еще ближе, но я его все равно не вижу. Мозильник, которым натерта кожа моего брата, скрывает от меня его облик, а запах затуманивает взгляд. — Я просил тебя не отрекаться от магии. Я ведь просил, сестренка. Из любви к мужчине ты стала такой, Инетис. Ты сама обрекла себя на смерть.
Я слышу в темноте грустный вздох.
Цили гладит меня по руке, и я чувствую, как от его кожи по моей коже бежит тонкий ручеек прохлады. Он кладет невидимую руку мне на лоб — и лихорадка прячется внутрь, уходит, скрываясь в глубине. Мне становится лучше. Мне становится намного лучше, и я плачу, и настоящие слезы текут по моим щекам.
— Ты… бросил меня.
— Я ушел
