Записки у изголовья. Книга 2 - Тан Ци
Фэнцзю смертельно побледнела. Спустя время она сказала ему:
– Сначала я хочу услышать объяснение Дун Хуа.
Бай Чжи собирался продолжить, но ему не дала жена, мягко обратившаяся к Фэнцзю:
– Возвращайся с нами в Цинцю, отдохни. Если Дун Хуа правда тебя любит, он придет в Цинцю за тобой.
Фэнцзю одеревенело переставляла ноги, шагая рядом с бабушкой, потом повернулась к Чун Линю и, едва ли сознавая себя, прошептала:
– От Лазурного моря до клана алых демонов – один день пути, и еще один – от клана алых демонов до Цинцю. Скажи владыке, что я буду ждать его два дня.
Теперь, когда за ней пришел клан Бай, Чун Линь понимал, что не сможет остановить их. У него не осталось выбора, кроме как нехотя согласиться.
Эти два дня она прожила в Цинцю в каком-то странном оцепенении. Большую часть времени она сидела в своих покоях, рассеянно глядя в пустоту. Отец вздохнул и сказал ее матери, что ему невыносимо видеть ее такой тихой. Пусть ее выходки подчас выводили его из себя, он бы предпочел, чтобы она вовсю прыгала рядом, веселая и оживленная, чем сидела бы вот так. Мать утерла слезы рукавом.
По правде, Фэнцзю не хотела беспокоить родителей. Она ждала ответа, и просто его пока не было, отчего ей казалось, что она больна.
Во Сне Аланьжэ и на Лазурном море она чувствовала, что Дун Хуа искренен с ней. Но почему же он не пришел к ней? Неужели он не волнуется о ней? Она не понимала.
Фэнцзю думала до тех пор, пока у нее не заболела голова. Ощущение было такое, будто ей вбивали в череп гвоздь. С каждой волной боли из глубин ее сознания всплывали странные воспоминания.
Например, она вспомнила, что, когда она упала в Сон Аланьжэ, Дун Хуа бросился ее спасать. Когда она очнулась, владыка наговорил ей много приятных вещей, чтобы успокоить. Он повинился за то, что не узнал ее, когда она была маленькой лисичкой, и ей пришлось вынести немало обид. Она рыдала, спрашивая его, почему он лишил ее плода Бимба. Он терпеливо вытер ее слезы и честно признался, что сильно ревновал, когда она сказала, что приготовит из плода Бимба пирожные для Сяо-Яня. Когда она упомянула Цзи Хэн, он нахмурился и сказал как отрезал: «Цзи Хэн не имеет ко мне никакого отношения».
Она поверила ему и простила.
Но воспоминания, вспыхивающие в ее голове, показывали лес с деревьями Белых рос. Она лежала на большой кровати и сказала владыке, что, возможно, им не суждено быть вместе, поэтому, наверное, им стоит расстаться. Он казался задумчивым, когда ответил ей: «Нет никаких ”почему“. Правда в том, что мы уже поженились. Неужели ты, Сяо-Бай, меня не любишь?»
Согласно ее воспоминаниям, она всегда знала, что Си Цзэ – это владыка. Но иногда, когда какие-то кусочки всплывали, она слышала, как Су Мое говорил ей: «Только одно: если он тебе действительно нравится, не дави на себя. Возможно, это просто потому, что тебе нравятся такие мужчины и так уж вышло, что владыка и он отвечают твоим вкусам». Кто был этот «он»? Если Си Цзэ, то разве она не знала, что это был один и тот же человек?
Она не помнила, когда владыка сказал ей все эти вещи, и еще меньше помнила, когда Су Мое давал ей советы. Когда она настойчиво пыталась вспомнить, у нее только жутко болела голова. Когда ее мать увидела, как Фэнцзю свернулась калачиком на кровати, пытаясь побороть головную боль, она поспешно бросилась к высшему богу Чжэ Яню, хозяину Десяти ли персиковых цветков.
И все же наступило утро третьего дня. Два дня, которые Фэнцзю предоставила Дун Хуа, истекли. Спустя два дня отчаянного ожидания она наконец получила ответ. Дун Хуа не пришел. Чун Линь не пришел. В висках у нее стучала боль.
Ласково светило солнце. Высший бог Чжэ Янь вошел в Лисью пещеру вместе с его лучами.
Чжэ Янь прощупал ее пульс, затем проверил состояние ее духа. Когда он отдернул руку, в его глазах отразилось смятение. Он кашлянул и попросил матушку Фэнцзю принести ей немного засахаренного женьшеня. Когда внутри остались только они вдвоем, он сказал:
– Ты знала, что кто-то изменил твою память?
Некоторое время она не понимала, что он сказал, потом покачала головой.
Чжэ Янь вздохнул.
– В этом мире не так много тех, кто может снадобьями изменить чужую память. Полагаю, на такое способны только Дун Хуа, Мо Юань, Будда и я. У нас с Мо Юанем, да и у Будды, нет никаких причин менять твою память. Я, конечно, порой творю странные вещи, но подобное противоречит пути бессмертия.
Он поднял глаза. В них читалась та же жалость, что и три дня назад в глазах ее деда на Лазурном море.
Чжэ Янь достал из рукава пилюлю.
– Сперва это. Я как можно скорее сделаю еще одну пилюлю, которая восстановит твою память.
Она подняла пилюлю против солнечного света, проникающего в окно. Ничего не понимая, тихо спросила:
– Эта пилюля не восстановит мою память? Тогда зачем она мне?
Вопрос настиг Чжэ Яня, когда тот уже одной ногой переступил порог.
– Твой дядя рассказывал о вас с Дун Хуа, – вздохнув, сказал он. – Не знаю, хорошо или плохо то, что это случилось сейчас. – Казалось, внутри него шла борьба, прежде чем, он наконец сказал: – Это для плода. Ты ждешь дитя.
Некоторое время в комнате было очень тихо. Золотая пилюля покатилась по полу. Чжэ Янь поднял ее, медленно подошел к Фэнцзю, вложил ей пилюлю обратно в руку и погладил по волосам.
Она ни разу не плакала за последние девять дней, но разрыдалась сейчас. Слезы стекали с ее глаз на щеки, но Фэнцзю не издала ни звука, и лицо ее почти не изменилось. Только голос слегка дрожал, когда она тихо спросила:
– Дядя, скажи, как он мог меня обмануть? Как он мог меня обмануть?
Хотя Фэнцзю не очень любила плакать, каждый раз, когда она плакала, это всегда было так душераздирающе, что другие не могли не пожалеть ее. Лицо ее сохраняло спокойное выражение, только слезы лились рекой, пропитывая ее красную юбку пятнами, похожими на цветы колокольчиков Будды.
Эти девять дней действительно
