20 см - Александр Кормашов
«Ну понятно», вздохнула добрая душа и полезла со стены на потолок. С потолка она снова посоветовала взять противогаз, а потом горько добавила: «Люди, как скучно с вами жить».
Набрав пять мешков рваного тряпья и разного ломаного хлама, опустошив все плошки и жаровни с потухшими или даже всё ещё дымящимися углями, сметя со стола весь пепел и сгребя картонкой весь мусор с пола, помсанитара пришёл к выводу, что ему здесь, кажется, больше делать нечего.
А философ всё ещё спал. Во время сна он, правда, не забыл переместиться на два деления по кругу, демонстрируя, что время для него вовсе не остановилось. Помощник санитара задумчиво постоял над философом, потом присел на край топчана и потрогал, а потом и подёргал философа за пятку. Пятка прореагировала вяло. Помсанитара встал и пошёл искать противогаз, который он, кажется, забыл на столе. Однако на столе его не было. Его нигде не было. Похоже, он был кинут в какой-то мешок вместе с мусором. Помсанитара почесал затылок и снова встал над философом. Тот словно это почувствовал и выдал новую порцию храпа. Вот бы сейчас зажать ему нос пальцами и повернуть, словно выключатель, подумал помсанитара. Интересно, ускорится время или замедлится?
— Как тебя зовут? — внезапно открыл глаза философ, уставившись на помсанитара снизу вверх.
— Что? Меня? Нерион…
— Просто Нерион? А не слишком ли ты для этого молод?
С этими словами философ бодро подскочил с топчана. Он был довольно высок и прям, как стрела, что для муравьёв было даже необычно, поскольку они от природы все довольно сутулые. Философ поводил головой по сторонам, довольно гулко икнул, внутри него что-то гукнуло, и опять посмотрел на помсанитара, но теперь сверху вниз:
— Значит, Нерион?
— Нерион-1с, — уточнил Нерион-1с, вдруг почувствовав, что робеет.
— Сын? Внук?
— Я не понял.
— Твой дед был Нерн? Я знал одного Нерна. Знатный был кутила. Он жив?
— Дед-то?
— Проехали. Будем знакомы. Крутон, — и философ протянул руку.
VIII
Зал «Сферикона» был полон, и актёры отдавались своему ремеслу полностью. Играли вечную классику. В антракте в дамскую гримёрку ворвался театральный пожарный.
— Кто опять в первом акте пользовался духами? — сразу закричал он. — Вы что, совсем очумели! Вы не понимаете, что с меня за это голову снимут!
Пожарный был артист. Как существо, глубоко преданное театру, он в третий раз за сезон выходил на замену актёра, исполнявшего роль городского головы и безбожно перевирал слова, ожидая, когда голову снимут за злоупотребления, а его с роли. Но при этом всегда оставался пожарным. В дамские гримёрки он врывался исключительно в силу должности.
Помощник режиссёра пыталась вытащить пожарного за полу сюртука, но тянула очень осторожно, боясь эту полу оторвать, ведь пожарному предстояло выходить ещё и во втором акте.
Режиссёр, прибежавший на крики актрис — двух грандáм, одной наперсницы и одной субретки — был гораздо смелее. Он грубо схватил пожарного за плечи и вышвырнул его в коридор. Там, он, правда, немедленно извинился, стряхнул с плеча городского головы кусочек древесной стружки и совсем уже миролюбиво произнёс:
— Успокойся, голубчик, ну ты же видишь. Войти в наше положение, сам же чувствуешь, как всем жарко, а ведь дамы потеют…
Пожарный продолжал возмущаться и кричать, что он в прежнем театре подменял даже первого любовника, а сегодня играл совсем на разрыв аорты. Режиссёр ему очень сочувствовал. Он вздыхал и прикладывал руку к сердцу. Он всё понимал. В театре давно проблемы с феромоновым интернетом. Но причём тут актрисы! Они-то практически ни-ни. Зато на каждый спектакль приходит две дюжины заядлых театралок, которые словно специально пользуются духами! Порой даже возникает ощущение, что они лишь затем и приходят, чтобы выгулять какой-нибудь свой новый аромат!
Это пожарный понимал. Таких нарушительниц, конечно, вылавливали, штрафовали, вносили в чёрный список, но они постоянно меняли образ, перекрашивались, переодевались и всё равно как-то проникали в зал, и тогда феромоновый интернет пропадал не только в самом театре, но в ближайших домах почти на три часа. Нет, актёров на сцене такая ситуация, возможно, и устраивала, зритель на интернет не отвлекался, а вот устаревшая система пожарной сигнализации безнадёжно терялась в запахах, и всегда была высока вероятность того, что однажды она просто не сможет подать тревожный сигнал, если в здании случится пожар.
Второй акт долго не начинался. Зрители уже начали волноваться и всё больше прислушивались к шуму за сценой. Одна из кулис качалась, словно за ней происходила лёгкая борьба. Потом на сцену всё же вышел городской голова, посмотрел на зрителей и ушёл. Его вытолкнули обратно. Спектакль продолжился.
Рядом с Фарн-ой-1д сидел молодой парень, очень напряжённый субъект, возможно, студент какого-нибудь творческого училища, потому что держал на коленях книгу и всё время в ней что-то подчёркивал. Заглянуть в неё Фран-е-1д смогла лишь тогда, когда на сцену высыпало большое количество муравьёв, какая-то депутация. Студент этой сценой крайне заинтересовался и начать тыкать перед собой ручкой, подчитывая количество актёров.
В книге была напечатана та сама пьеса, по которой был поставлен спектакль.
Сцена девятнадцатая, — прочитала Фарн-а-1д
Городской голова принимает депутацию горожан, жалующихся на состояние дорог.
Г о р о д с к о й г о л о в а. Я что-то не понимаю, а кто же по этим вашим дорогам ездит? Кто, я спрашиваю, ездит! (горожане тушуются.) Кто все эти дороги так сильно разбивает? Вы хотите сказать, что это делаю я? А? (граждане ещё больше тушуются). Вы же сами, канальи, по этим дорогам ездите, вы же сами их разбиваете! Значит, сами и виноваты. А с меня какой спрос? (на последних словах поворачивается к залу). А?
Г е н е р а л — г у б е р н а т о р (из зала, громко). А я тоже не разбиваю! Я летаю на вертолёте.
Зал зашевелился, зрители завертели головами. Подсадной актёр в мундире генерал-губернатора, сидевший возле прохода, огромный и толстый муравей, с трудом поднялся из кресла и тяжело, как медведь, потопал по проходу на сцену. Когда он проходил мимо их ряда, напряжённый студент привскочил и так вытаращился на него, что тот на секунду скосился и тоже посмотрел на студента. Весь взгляд его говорил: «Ну да, это я, ты доволен?»
— Это великий Нерн, — неожиданно сказал студент, когда рухнул обратно в кресло и вдруг повернулся к соседке. — Все считают, что он бездарен, а он просто велик. Великие не бывают бездарными.
Фарн-а-1д ничего не поняла. Ни почему к ней
