Сошествие в Аид - Хейзел Райли
Я делаю вид, что всё в порядке. Может, он просто шутит.
— Ты что, в плохом настроении? Маска для волос с кокосовым маслом закончилась?
Он прищуривается.
— Во-первых, я не пользуюсь кокосовым. Только аргановым. А во-вторых, настроение у меня нормальное. Просто твой брат смотрит так, будто хочет подвесить меня под потолком, так что, может, тебе лучше вернуться к нему.
Хайдес делает шаг вперёд, отворачиваясь от меня. Я смотрю на его широкую спину в тягостной тишине. Он только что послал меня. Как будто я — обычная студентка, пристающая с болтовнёй.
Аполлон кусает губу, явно жалея меня. Я его игнорирую и стучу Хайдесу по плечу.
Он разворачивается, уже закатив глаза.
— Что ещё, Коэн?
От того, что он зовёт меня по фамилии, руки прямо чешутся. Хуже, чем когда после мороза попадаешь в тепло и кожу сводит крапивница.
— Серьёзно? Теперь ты зовёшь меня по фамилии?
Он молчит.
— Мы занимались сексом в твоей комнате, на пляже и в твоей ванне, всего каких-то двенадцать часов назад— а теперь ты называешь меня по фамилии и даже не удосуживаешься сказать «привет»? — взрываюсь, может, слишком громко.
Аполлон побледнел. Его губы цвета вишни сложились в ошеломлённое «о».
Хайдес сжимает челюсть. Медлит.
— Это было всего лишь секс. Не вижу, при чём тут…
Аполлон сразу делает шаг вперёд, вставая между мной и братом. Он, видимо, понял, что первое, что я хочу сделать, — это кинуться и придушить Хайдеса голыми руками.
— Аполлон, отойди, — шиплю.
— Хейвен…
— Замолчите оба, — одёргивает нас Хайдес. — Не время устраивать цирк в кафетерии. На нас и так все пялятся.
Это правда. Но мне всё равно. Пусть смотрят, пока я ору, что прошлой ночью он стоял на коленях между моих бёдер, а теперь отворачивается, как последний угрюмый мудак.
Хайдес подходит к витрине с фруктами и десертами. Аполлон тут же заслоняет меня и кладёт руки мне на плечи. Наклоняется, как взрослый, разговаривающий с ребёнком:
— Вернись к своим друзьям. Поверь мне.
— Почему он так себя ведёт? — шепчу. А потом решаю, что хочу, чтобы Хайдес услышал каждое моё слово. И ещё как должен услышать. — Я не собираюсь его оставлять. Не пока он не скажет, что за хрень с ним происходит и почему он не может даже посмотреть мне в глаза или поздороваться. Ещё вчера утром он умолял меня остаться с ним и не садиться в самолёт в полдень. Верно, Хайдес?
Он каменеет и молчит.
— Я с тобой разговариваю. Или твое имя ты слышишь только когда я кричу его у тебя в спальне?..
Одним резким движением Хайдес разворачивается и в два шага оказывается рядом. Его пальцы сжимают мой предплечье, и он склоняется так близко, что наши носы на миг соприкасаются.
— Замолчи, Хейвен, — рычит он, как зверь.
— Скажи, в чём твоя проблема.
Он тяжело выдыхает.
— Моя проблема в том, что я не хочу тебя слушать. Уходи.
— Нет.
— Хейвен.
— Хай…
Грубое проклятие обрывает меня, прежде чем я договорю его имя целиком. И вдруг мои ноги больше не касаются пола. Хайдес легко закидывает меня на плечо и несёт к выходу из кафетерия. Бурчит ругательства и непристойности, будто я самое невыносимое существо на планете.
Он ставит меня на ноги в коридоре. Ни души. И, чтобы он не успел на меня наехать, я опережаю его. Впиваюсь указательным пальцем в его грудь и давлю, прижимая к стене. Хайдес позволяет — ему бы хватило крошечного усилия, чтобы меня отодвинуть.
— Что, блядь, с тобой сегодня? — спрашиваю в который раз. — И мне нужен чёткий ответ.
Он смотрит на меня вечность. Если я злилась минуту назад, то теперь киплю. Он смачивает нижнюю губу.
— Хейвен, когда мы только начали общаться, что ты думала, как всё выйдет?
Вопрос выбивает меня из колеи. Я не знаю, что сказать.
— Ты думала, мы влюбимся? Что я превращусь в романтика, буду нянчиться с тобой и дарить букеты? Верила, что это сработает? — продолжает он.
— Я…
— Это был всего лишь секс, — повторяет. Если в первый раз это ещё не больно ударило, то сейчас я чувствую тоненькую трещину в сердце. — Повторить в третий? Или сможешь понять сама?
Я смеюсь. Истерически — как раз по тому, что я чувствую.
— Неправда. Ты боишься глубины того, что, между нами, и теперь пытаешься раскрошить мне сердце, неся херню. Не куплюсь, Хайдес.
Он стискивает губы. Шрам дёргается, когда он кривит рот.
— Я ничего не боюсь. Захотел бы серьёзных отношений — они были бы. Но мне не интересно. Трахаться было весело, и ты бы на это не пошла, если бы я заранее не постелил дорожку, насыпав тебе в уши сладких, жалких фразочек. Так что спасибо за беззаботность в Греции. А всё прочее — закрываем.
Он пытается выскользнуть, но я хватаю его обеими руками за грудь и снова впечатала о стену. В его серых глазах вспыхивает ярость, он сжимает мои запястья. Я цепляюсь за его толстовку ногтями — не отпущу.
— Прекрати, Хайдес. Прекрати, пожалуйста, — говорю. Я умоляю, но голос у меня ледяной. — Не порть…
Одним рывком он отводит мои руки и прижимает их к бокам. Роли меняются, и уже я зажата между стеной и его горячей грудью. Он дышит слишком часто и глубоко.
— Хейвен, я хотел только трахать тебя, — чеканит он. Каждое, сукин сын, слово — нож. — Хотел только трахать и слушать, как ты стонешь моё имя, как жалкая неудачница. А теперь не хочу.
Я пытаюсь ответить. Не выходит ни звука. Горло сухое, язык ватный.
И когда мне кажется, что дальше уже некуда, он отпускает запястья. Лезет в карман и вытаскивает стодолларовую купюру. Машет ею у меня перед лицом.
— Это потому, что, в сущности, ты тоже выиграла игру. Ты смогла свести меня, не думал, что у тебя выйдет.
Я смотрю, как бумажка качается в воздухе, и меня выворачивает — мне хочется выблевать ему на ботинки всё, что во мне есть.
Я так потрясена и так унижена, что только таращусь на него, а мысли носятся, пытаясь сложить хоть какую-то фразу. Ничего. Даже ругательства слипаются одно на другое.
Я уже не уверена, что он делает это из страха. Но даже если он хотел оттолкнуть меня, испугавшись чувств, зачем так подло? Это дальше любой границы.
Я хочу разрыдаться. Броситься на него и кричать, выставляя себя идиоткой,
