Будь моей (СИ) - "Cold February"

Его лояльность ей определенно приятна. Сигюн выдыхает, тело ощутимо становится расслабленнее. Локи едва наклоняет голову. В отголосках памяти проносится золотой решительный вихрь, что пошел наперекор отеческому приказу, осознанно отдал свои «руку и сердце» йотуну и пытался спасти последнего от покушения. Перед глазами же предстает неуверенная женщина, стремящаяся ему во всем потакать и боящаяся немилости. Именно то, что он и ждет от своей жены. Однако совершенно не то, что ожидает получить от Сигюн. Это какой-то парадокс, но былые чаяния теперь переходят в разряд «скучно» и «неперспективно». Локи всегда стремился получить больше, чем возможно. Сигюн подала надежды на эти «больше». Но пошла на попятную. Ну нет. Так не пойдет. Ему нужна та Сигюн, которая со стойкостью настоящей царицы буквально силком отправляет его спать, точно мать нерадивого ребенка. Как в детстве делала Фригга, когда он еще маленьким мальчиком засиживался до ночи в царской библиотеке. Да. Возвращаясь в их ночной эпизод, Локи становится очевидно, что все действия его дорогой женушки — чистейшая провокация. И от этого брак только пуще интригует. Что в принципе Локи считал невозможным. Он кривит губы в плутоватой ухмылке. Ни одна женщина (не считая его матери) еще не смела помыкать им. Он ей это еще припомнит… Силком выпотрошит «ту самую» Сигюн из неприглядной овечки. Вечное противостояние — лучше, чем монотонный быт. А пока есть более важное дело на повестке дня.

— Вернемся к тому, на чем остановились ночью. — Локи порывисто откидывает одеяло, выбираясь из кровати. Но натыкается на резво вскочившую супругу.

— Для начала вам стоит посетить купальню.

Снова дает ему указания… Хорошо. Возможно, потрошить жену ему не придется. Умная девочка все сделает сама. Да и омыться, действительно, не мешало бы.

— Вот, возьмите. Слуги приготовили вам чистые одежды.

Он принимает от нее едва удерживаемую стопку кожи и меха, скроенных в предметы гардероба, и озадаченно упирается взором под свою мантию на ее плечах.

— Когда ты успела переодеться?

— Я уже давно встала, мой царь.

— Насколько давно? — Локи подозрительно щурится. — Сейчас что, уже полдень?!

— Вечер, мой царь. — Сигюн встречает его прямой, крайне недовольный от такой траты времени острый взгляд. Тонкие пальчики складываются в ломаный замок. — Вы проспали тринадцать часов. Я запретила кому-либо вас беспокоить. Вам нужен был отдых.

— Ты!.. — Локи сжимает челюсть и рвано выдыхает. — Ладно… Будь здесь. Мы отправимся на плантации, когда я вернусь.

— А…

— Что еще?

— Лучше будет поехать туда завтра с раннего утра…

— И почему же?

— Особенности ванахеймского фотосинтеза.

— А поконкретнее?

— А конкретика будет, когда вы уже-таки посетите купальню и поедите.

— Это какой-то извращенный шантаж? — откровенно усмехается Локи.

— Это забота.

Он хмыкает в ответ на ее добродушную улыбку и огибает стройную фигурку. Забота, да?.. Ну-ну… Уже на выходе из своей спальни Локи с едкой усмешкой приходит к очевидному выводу: ему никогда не нужна была «кроткая овечка». Он бы сдох с ней со скуки. Он бросает, не оборачиваясь:

— Скажи, чтобы подали ужин на нас двоих у камина.

В конце концов, он и так игнорирует свою женщину больше недели. А раз уж к делам приступить не может, пора наверстывать упущенное.

***

Сигюн отправляет очередной кусочек жареной рыбы в рот, украдкой наблюдая, как ее муж делает то же самое. Трапезную тишину нарушает лишь треск огня в камине. Для Сигюн вообще становится неожиданным, что йотуны готовят пищу на огне. Магическом, правда, но все же. Ванахеймской царевной ей думается, что даже само понятие «огонь» на планете ледяных великанов незнакомо. Реальность же приятно удивляет. Хотя и не настолько, насколько хотелось бы. Ведь рыба — единственный источник местного пропитания. Животных в этих краях, за исключением ледяных зверей, мясо коих непригодно в пищу, просто не водится. Растения не растут за неимением солнечного света. Весь Йотунхейм точно застревает в собственном умирании, которому дает толчок в обратную сторону новый властитель. И она — его царица — еще одно звено в цепи завершения эпохи регресса.

Царь Йотунхейма нанизывает на острие вилки рыбное филе и отправляет в рот. Он наклоняется к низкому столику так, что черные витые пряди падают с обеих сторон на подбородок. Сигюн по его приказу отказывается от официального ужина в зале и просит маленьких йотунш накрыть на небольшом столике у камина. Больше декоративном, чем предназначенным для еды. А потому они оба садятся прямо на пол, у огня, на толстые шкуры. И сейчас, изучая мужа за медленной и ленивой трапезой, Сигюн впервые останавливается на его внешности. Единственное, что она отмечает для себя в Ванахейме, — это то, что царь Йотунхейма недурен собой, обаятелен и обольстителен. Она тогда оценивает его поверхностно, не вдаваясь в детали. Не обращая внимания на острые черты лица, четко очерченные скулы и нос, тонкие губы, продолговатые пальцы. Изящные, даже слегка манерные жесты. Сигюн вздрагивает, внезапно чувствуя на себе пристальный взгляд. И спешно переводит взор в свою тарелку. Ей кажется — она не уверенна, — интимную тишину царских покоев нарушает приглушенный смешок.

— Так почему мы не могли поехать на плантацию сейчас, моя дорогая царица? — продолжает прерванную тему царь Йотунхейма. И в его голосе звучит откровенная плутовская издевка.

Сигюн в смущении откладывает приборы. Раз царь начинает разговор — значит ужин официально закончен.

— Рост растений занимается с ранних часов, мой царь, — объясняет она. — Бессмысленно питать их вечером, ведь цикл начнется только с рассветом.

— В Йотунхейме нет такого понятия как «рассвет», — с улыбкой произносит Локи, складывая руки в замок и опирая их о край стола. В Йотунхейме есть лишь вечные сумерки, сгущающиеся ночью до кромешной пугающей мглы.

— Растения — умные создания. Они подстраиваются под биоритм любой планеты, на которой произрастают. Есть «рассвет» или нет, они найдут свой путь, чтобы расти. Их не обманешь.

— Я бы попробовал, — ухмыляется царь Йотунхейма.

И Сигюн широко улыбается.

— Неужели вы готовы бросить вызов даже простым растениям?

— Я готов бросить вызов чему угодно, если это можно обмануть. Разве тебе самой не интересно, сможет ли Бог Коварства, Обмана и всех прелестных составляющих, что мне приписывают, обвести вокруг корешка травку?

— Раньше вы называли себя Богом Озорства, — вдруг вспоминает Сигюн, чем приятно удивляет своего мужа. Это видно по его ностальгирующе приподнятому уголку губ.

— Я понял, что это слишком мелочно. Нужно брать выше.

— Вам подходит итог.

Искренность в ее голоске и каждой черточке точеного личика пленяет. Сигюн определенно знает, что нужно сказать, дабы потешить чужое самолюбие. Только в отличие от него самого, она это делает скорее на инстинктивном уровне, стараясь понравиться, нежели расположить к себе с целью позже использовать. Искренность… Честность… Верность. Богиня Верности. Локи усмехается. Его жена — его полная противоположность. Он очерчивает ее плавной линией сложенный стан. Хрупкая фигурка в тяжелых одеждах и его массивной мантии смотрится самую малость неуместно. Сигюн — слишком изящный цветок для этих суровых мест. Кажется, чуть-чуть надави — и сломаешь хребет, потянув за собой вереницу остальных переломов. Внутренних и душевных. Сигюн — слишком теплая. В своей улыбке, в голосе, в цвете волос, что так и пышет медовухой и карамелью. Даже свет от огня предпочитает зарываться в ее длинные локоны и «греть» белизну кожи, чем одаривать своими подарками царя йотунов.

Уголок тонких губ непроизвольно ползет вверх. Молчание растягивается. А Сигюн становится не по себе от столь пристального пожирающего взгляда. Она подергивает плечами и неуверенно осведомляется:

— Что-то не так?..

— Мне больше нравился твой ночной образ, — на автомате проговаривает Локи, уже позже осознавая, насколько фраза звучит двусмысленно. И эта двусмысленность его веселит.