Будь моей (СИ) - "Cold February"

— Я вынуждена на этом настаивать. Ваш организм истощен и нуждается в отдыхе. Я просто забочусь о вас… — поджимает губы Сигюн.

Локи скашивает на нее насмешливый взгляд. Он говорит:

— Я знаю, — и высвобождает руку из полуобъятия. Он торжественно подает ладонь ничего не понимающей супруге и объясняет не без издевки: — Давай. Веди меня. Раз уж ты так страстно хочешь затащить меня в постель.

И Сигюн с тонной смущения, перемешенного с радостью победы, хватает протянутую руку своими обеими. Локи милостиво позволяет молодой жене поиграться в конвоира. Он почему-то только сейчас осознает, насколько смертельно уставшим себя чувствует. Словно из него выжимают все соки, пару тройку раз перекручивая. Хочется лечь и умереть. Недельки на три.

Спальня царя Йотунхейма встречает молодых супругов полной теменью помещения. Так что Сигюн вначале впадает в легкий ступор, рассеивающийся щелчком пальцев мужа. Редкие свечи вспыхивают, освещая комнату в темно-зеленых тонах. С темной мебелью. И все с теми же пресловутыми книжными шкафами. Сигюн серьезно задумывается о том, чтобы предложить отвести просто отдельную залу под библиотеку. Позже.

Локи грузно оседает на край кровати, неожиданно притягивая к себе Сигюн. Она с тихим смешным ойканьем упирается свободной рукой ему в плечо. Не в попытке оттолкнуть, нет. В попытке удержаться. Замкнуть цепь из рук, выстроившуюся вокруг их тел. Локи поверхностно окидывает взглядом молодое тело, призывно просвечивающее сквозь полупрозрачное неглиже. Слишком плотное, чтобы что-то рассмотреть, но достаточно прозрачное, чтобы уловить все изгибы. Это дразнит воображение. Хочется… но не можется. Локи про себя усмехается. Доработался. Взгляд останавливается на съехавшей с тонкого плеча мантии. Он подцепляет кончиком пальца меховой край и натягивает его на место. С игривой леностью проговаривает, ловя смущенный такой близостью взор:

— А я-то думал, куда подевалась моя мантия… А ее утащила моя скучающая жена.

— Я ничего не утаскивала, мой царь, — с легкой улыбкой отвечает Сигюн. — Вы сами оставили ее в моей спальне позапрошлой ночью.

Он хмурится, очевидно прокручивая события прошлого у себя в голове, но уже через секунду хмыкает совсем другой дошедшей до него мысли.

— И как давно ты в курсе? — «В курсе того, что я прихожу к тебе каждую ночь?»

— Я случайно проснулась на пятый день посреди ночи. Приходилось едва дышать, чтобы не разбудить вас.

— Так я мешал спать еще и тебе, — невесело усмехается Локи.

Его всего-то мучает совесть за то, что он полностью игнорирует жену, которой и без его необъяснимых выходок сейчас нелегко. Он приходит к ней на кратковременный сон лишь для того, чтобы убедиться, что Сигюн не рыдает ночами в подушки. Но его жена — сильная девочка.

— Вы не мешали, — заверяет его Сигюн.

Она аккуратно выпутывает из его захвата ладонь и медленно стягивает с широких плеч громоздкий удлиненный жилет. Царь Йотунхейма смотрит на ее действия с неприкрытой заинтересованностью. Так что Сигюн невольно становится не по себе. Разве она делает что-то не то? Ее мать не раз вскользь бросала фразы о том, что помогает перебравшему вина Ньорду раздеться и отойти ко сну. Возможно, такие действия уместны только по отношению к пьяному мужчине? Или Нертус делает это только затем, чтобы слуги не увидели царя Ванахейма в непотребном состоянии? Или, быть может, в Асгарде это было не принято?.. Сигюн буквально подскакивает, когда ее внезапно хватают за предплечье.

— Что ты делаешь? — голос ее мужа строгий, брови сужены, а выражение лица говорит об откровенном недовольстве.

Сигюн неуверенно осматривает себя, чуть согнувшуюся в коленях, чтобы опуститься. Она растерянно проговаривает:

— Хочу помочь вам снять обувь…

— Милая, — Локи шумно выдыхает, — твои начальные действия были весьма эротичны и заманчивы… Но ты, кажется, забываешь свое место. Ты царица, а не прислуга. А я не немощный старик.

— У меня даже в мыслях не было…

— Знаю. А потому не буду придавать этому значение.

Царь Йотунхейма подается вперед, и Сигюн отступает на шаг. Она опускает взгляд, полный стыда, на свои спешно собранные в жесткий замок дрожащие руки. Комкает дрожащие губы. Ей хотелось стать к нему чуточку ближе, а получилось только наоборот. Это полный провал… Она краем уха различает в тишине ночи характерный звук расстегиваемых пряжек и стук подошвы о пол, расстилающейся постели и опустившегося на нее тела.

— Я, кажется, уже говорил тебе, чтобы ты не опускала голову. — Его неожиданное обращение заставляет Сигюн встрепенуться.

— Простите…

— Так и будешь здесь стоять? — непринужденный тон вопроса и явно нарочно игриво приподнятая бровь заставляют ее улыбнуться.

— Прослежу, чтобы вы не подорвались решать еще какие-нибудь проблемы Йотунхейма.

Он закатывает глаза и с усмешкой забирается в кровать.

— Тогда делай это под одеялом, будь добра. Чувствую себя узником под охраной.

Сигюн смущенно заправляет невидимую прядь за ухо. Она всего-то хочет дождаться, когда он заснет, и уйти. Ей вовсе не хочется вновь подвергать себя пытке находиться с ним в одной постели с колотящимся сердцем. Но у ее мужа, как всегда, на этот счет есть свое видение и свой план. Кроме того… Она неуверенно отворачивает край одеяла и залезает под меховые шкуры. Скованно убирает руки под подушку, утыкаясь носом себе в плечо. Сигюн не может дать четкого и ясного ответа «почему», но каждый раз, когда они так или иначе оказываются в одной постели, у нее перед глазами проносятся постыдные воспоминания их первой ночи. Свечи разом затухают, и она коротко вздрагивает. Комнату заполняет лишь звук размеренного дыхания царя Йотунхейма, впавшего в дрему. И ее собственного неспокойного. Это все кажется ужасно неловким. Такая близость с совершенно незнакомым мужчиной. Почему-то в Ванахейме пропасть между ними не ощущалась так остро. Не пугала своей неизвестностью и неопределенностью. В Йотунхейме же, в мире, полностью подвластном ее мужу, в мире, где она полностью под властью своего мужа, Сигюн чувствует себя беззащитной и беспомощной. Ничего не умеющей и ничего не знающей. Совершенно растерянной и потерянной. У нее нет ничего, на что бы она могла опереться. Ей остается только цепляться за царя Йотунхейма. Она вытягивает руку из-под подушки, украдкой стирая накатившуюся слезу. Ирония. Но именно сблизившись, наконец, с мужем за последние дни, она острее всего ощутила свое безмерное одиночество.

***

Локи с ленной сонливостью разлепляет глаза и потягивается, с удовлетворением разминая конечности. Определенно его лучшее пробуждение за последние сутки. Больше не хочется сворачивать головы каждому гонцу с плохой новостью из плантаций и подвернувшимся под горячую руку мелким йотуншам-служанкам. Он стонет где-то у себя в голове, отмечая, что орать на старейшин, называя их «бесполезными тупыми дикарями» тоже была не самая хорошая идея. И как только он не спускает всех взбешенных собак на Сигюн этой ночью… К слову о ней. Локи медленно переворачивается на другой бок, чтобы найти вторую половину постели неожиданно пустой и застеленной. Занятно… Он напряженно хмурится.

— Вы проснулись? — мягкий голос заставляет перевести взгляд себе в ноги. — Хорошо отдохнули?

Сигюн, примостившаяся на банкетке, облокачивается на резное изножье. Локи принимает сидячее положение и метким взором подмечает уголок тут же воровато спрятанной книги. Он мысленно закатывает глаза. Как будто станет ее попрекать за интерес к знаниям…

— Вполне, — отвечает он на вопрос и дополняет с толикой добродушной укоризны: — Если встала, могла разбудить и меня.

— Я отправила вас спать не для того, чтобы будить, мой царь.

— Да-да, — он усмехается, — это я уже слышал.

Сигюн коротко улыбается. Локи читает в этой улыбке какое-то неуместное раздражающее стеснение. Беспокоится о взятой без спроса книге? Или о его мантии, что до сих пор покоится на ее плечах?

— Интересная книга? — Его молодая женушка вздрагивает, раскрывая рот в беззвучной отговорке. Все-таки о книге. — Боги… Я не собираюсь тебя отчитывать, Сигюн. Ты можешь брать любые книги, которые тебе будут интересны.