Два дня до солнца - Марина Сергеевна Комарова

Чех всё же закуривает, начиная нервно выстукивать пальцами дробь по крышке стола.

— Мне открыли. Женщина. Наверное, домработница, сейчас трудно судить. Я не помню, что говорил. Нёс какую-то ересь. А потом вдруг перед глазами потемнело. Очнулся уже в сыром подвале в компании… Ябо.

Чех неожиданно хмыкает:

— Представляю, как ты обрадовался.

— Ещё бы, — бурчу я, вспоминая ужас, когда в тусклом свете карманного фонарика, грозившего вот-вот погаснуть, появилась морда, лишь частично напоминавшая человеческое лицо. — Мне достаточно быстро втолковали, что пан Штольня — владелец этого дома, и он… негостеприимный хозяин. Поэтому нечего рассиживаться, надо делать ноги. Впрочем, каким-то образом я всё понял без слов Ябо. К тому чувствовалось в воздухе что-то странное. Пусть я плохо соображал, но шестое чувство подсказывало: случилось что-то очень плохое.

— Пан Штольня, значит… Он тебе не сказал, откуда такой взялся?

Я качаю головой. Ябо упорно держит это в тайне.

Чеху явно не нравится такое заявление, но от комментариев он воздерживается ― вместо этого глядит на монитор и что-то быстро набирает на клавиатуре.

— Ябо мне и помог выбраться. Он… — Я запинаюсь, но тут же продолжаю: — Кое-что умеет. Он вытянул из меня прилично сил, но сумел вышибить дверь. А потом безошибочно отыскал выход из подвала. Он… короче, не человек.

— Я заметил.

И правда. Дурацкое уточнение с моей стороны, но мысли опережают слова, поэтому и говорю что попало.

Чех переводит взгляд на меня. Недоверия в тёмных глазах нет, но там читается искреннее недоумение. Я и сам понимаю: мой рассказ звучит как бред. Однако пока ничего другого сказать не могу.

— Вот как. Существо такой силы оставили без присмотра?

Я чуть пожимаю плечами.

— Подозреваю, что… если б меня туда не кинули, ничего бы не было. Но кто-то упустил это из виду.

Чех трёт подбородок. Кажется, ему такое объяснение не по душе. Но пока я и сам не знаю, как оказался в том злосчастном подвале. Как дошёл до дома… Почему бегу сломя голову вместе с этим существом.

— Как вы добирались?

Я мрачнею:

— Очень плохо. Стараясь не показываться никому не глаза. Это было сложно, но хорошо, что холодно, да и шлем спасал не раз. Сразу думали о повязке, но это было слишком заметно. Я порядком остыл уже, но обещаю тебе: Добрянскому голову откручу, как только доберусь домой.

На губах Чеха появляется улыбка, весьма плотоядная и довольная. Но тут же исчезает, словно не было. Он прекрасно понимает: Добрянский тут ни при чем, он всего лишь отправил меня в Ужгород. А я… я бежал так, что пятки сверкали. И, оказавшись в такой сумасшедшей, просто слетевшей со всех катушек ситуации, позвонил именно Чеху. Потому что знал: у него меня искать вряд ли будут.

— Мотоцикл где взяли?

Я хмыкаю и наливаю себе коньяку. За угон ничего хорошего не светит, но за оставленные трупы… Ладно, не будем о плохом. Поначалу меня это пугало до ужаса, но присутствие рядом Ябо слишком притупляет восприятие реальности.

Чех вздыхает:

— Это всё?

— Не совсем. Периодически Ябо срывается и… убивает. Не всех, конечно, но тех, кто проявляет ненужный интерес. Быстро и безжалостно. А ещё нас преследует странная девочка, которая любит играть с огнём. Кажется, она той же породы, что и Ябо.

Я не говорю, что стоит пролиться крови ― и появляются триги. Ябо пояснил: эти твари с ним постоянно, так же, как у нас в организме всякие бактерии. Вроде живёте тихо-мирно, всё хорошо, но только появилась свежая рана, и бактерия-трига готова сожрать тебя с потрохами. И всех, кто по недоразумению окажется рядом. Где-то на краю сознания маячит мысль, что возьмись я говорить про странных существ, которые могут уничтожить тебя в один миг (а я видел, что могут), Чех не рискнёт иметь со мной дело дальше. Про триг мне рассказал Ябо. Откуда они берутся, правда, он тоже не знал.

Чех закашливается:

— Очаровательно.

На некоторое время повисает тишина. Коньяк оказывается хорошим, внутри становится тепло, и я наливаю себе ещё. Всё походит на бред больного подсознания. Такого не бывает. Это всё невозможно. Но ровно до тех пор, пока не столкнешься с этим лично.

— Слушай, а почему Ябо? — вдруг спрашивает Чех.

— Говорит, что сокращённо от «я бог».

Чех качает головой:

— Какая скромность. И много ли в нём… божественного?

Я не отвечаю: попросту не знаю, что сказать. Порой он вытворяет такое, что нам и не снилось. Или снилось в самом ужасном сне.

— Много, — неожиданно раздается голос Ябо. Он отбирает у меня бутылку и делает глоток прямо из горлышка.

Чех, подперев кулаком подбородок, внимательно его разглядывает. Почему-то мне кажется, что в этот раз он остался доволен.

— И какие будут… божественные планы?

Ябо пожимает плечами:

— Всё просто. Исправить божественность.

***

Я лежу на жёстком диване, закинув руки за голову. Ябо устроился в одном из раскладных кресел и, кажется, уже спит. Наконец-то можно побыть в тишине: до этого всё время надо было бежать — чем скорее, тем лучше, ни о каких гостиницах речи и не шло — только дорога. Раньше я и не думал, что смогу промчаться тысячу километров с редкими остановками и даже не думать про усталость. Теперь же…

Теперь ощущения странные, но вырубиться, едва голова коснётся подушки, всё равно не получается.

Я делаю глубокий вдох и прикрываю глаза — изучать тёмный потолок всё равно ни к чему. Не покидает какое-то странное ощущение, будто я упускаю нечто чрезвычайно важное. Если учесть, что рядом Ябо, то упустил я много чего. Но Чех… В его поведении было что-то не так. То есть… не такая реакция. Да, за столько лет я уже понял, что он мужик спокойный. Но настолько? Он даже не отшатнулся, увидев лицо Ябо. Почему? Да и мой рассказ тоже внимательно слушал, ни капли удивления на лице.

Чех… Я явно многого не знаю о тебе, мой друг.

Сон подкрадывается незаметно, окутывает мягким покрывалом, усмехается звёздами с небес. Неизвестно откуда шелестит горячий ветер, приносит запахи трав, пыли, ревущих машин. Солнце пылает, воздух плывет, подрагивает в объятиях июльского жара. Совсем так же, как бывает южных степях, недалеко от