Два дня до солнца - Марина Сергеевна Комарова
Утром отсюда одна за одной отходят ракеты на подводных крыльях, которые развозят по дельте Днепра на островки, которых не сосчитать.
Некоторое время я просто смотрю на противоположные берег. Там заводы, там производственные территории, где ремонтируют суда. Тоже старое предприятие, история которого насчитывает более двухсот лет.
Люблю ли я новое? Разумеется.
Но в старом всегда есть что-то такое, что не дает пройти мимо. Просто хочется остановиться и прислушаться, почувствовать, как бьется никому невидимое сердце прошлого.
Под черным апрельским небом и правда становится спокойнее. Я пытаюсь понять, почему до этого так накрыло? В общем-то, можно все списать на творческую безалаберность. Придумал, оттарабанил Игорёхе идею, и… выскочило из головы. Просто надо память тренировать, а не убиваться, как девица, которую не взяли замуж… тридцать раз.
Деньги!
Понимаю, что бесчеловечно затупил, так и не переведя денег Игорю. Да уж, однозначно буду подниматься назад ― зайду в круглосуточную аптеку, она как раз неподалеку от дома. Куплю витаминов для мозга, а то вскоре забуду собственное имя. Надо и правда сделать передышку, когда поеду во Львов. Пусть будет пять дней пьянства и креативного безделья. Игорь обещал к тому же какую-то маленькую поездку в Карпаты.
Пытаясь пристроить стаканчик на перилах, одновременно достаю из кармана мобильный. Словно по закону подлости пальцы вздрагивают, смартфон коварно выскакивает и летит на землю. Я кидаюсь за ним в надежде поймать. Вдох останавливается на середине, с губ срывается матерный выдох-шёпот…
И тут же смартфон оказывается у меня практически перед носом. Его сжимают длинные гибкие пальцы.
― Осторожнее, Антон Владимирович, ― произносят низким приятным голосом. ― Так можно и себя потерять.
Я поднимаю глаза.
У незнакомца белые, как известняк, волосы длиной до обтянутых чёрной рубашкой плеч. Да и вся одежда чёрная. И не холодно так? Черты лица резкие, кожа гладкая-гладкая — ни морщинки, ни складочки. Глаза очень светлые, бесцветные. Скорее всего, серые, но странно неподвижные, как будто передо мной не человек, а каменная статуя. Прямой нос, губы скорее узкие, чем то, что принято считать «нормальными». Левое ухо проколото — серьга в виде стального якорька.
А ещё от него исходит что-то такое, что хочется сделать шаг назад и затаиться.
Надо сказать спасибо, но вместо этого с губ срывается:
― Кто вы?
Глава 4. Чех
Те, о ком не знает Антон Шуткач
8 лет назад
Я киваю, хватаю за рукав раскрывшего рот Ябо и тяну за собой.
На кухне царит образцовый порядок, из чего можно понять: здесь работают, а не едят. На столе стоит включённый ноутбук, рядом пепельница и раскрытая пачка сигарет.
Садимся есть молча. Чех делает вид, что очень занят, но при этом бросает задумчивые взгляды на Ябо. Тот явно это видит, однако продолжает налегать на колбасу. Я стараюсь казаться спокойным, однако всё время сижу в напряжении, опасаясь, что Ябо вновь примется за свои штучки. Пристальное внимание он воспринимает как прямую угрозу, после чего угроза тут же устраняется, но появляется свеженький труп.
С Чехом дело обстоит куда сложнее: это не случайный незнакомец, а мой друг и в каком-смысле начальник. Если завяжется драка, ничем хорошим это не закончится. Кстати, спокойствие Чеха меня беспокоит не меньше. Не так реагируют на ввалившееся среди ночи в ваш дом существо, которое до этого можно было только вообразить больным мозгом.
Нет, я уже прекрасно понял, что Чех что-то знает. Мой сбивчивый рассказ по телефону его как-то не особо удивил. Было ощущение, что его волновал не вопрос: «Что за чертовщина творится?», а скорее другой: «Почему эта чертовщина творится с тобой, Дима?»
Доев, Ябо сообщает, что хочет спать. Обыденно, словно приехал в гости к родному дядюшке.
— Сейчас, — глухо отзывается Чех, встает из-за стола и шагает в гостиную. — Идём.
Когда они исчезают, я вздыхаю спокойнее. Протягиваю руку, беру пачку сигарет и зажигалку. Вообще-то не курю, но сейчас не повредит. Делаю затяжку и с непривычки закашливаюсь. Всегда вызывает диссонанс, что при таком холёном виде Чех жалует столь ядрёное курево. Голова чуть идет кругом, зато пропадает неразбериха из мыслей.
Чех возвращается и бросает на меня хмурый взгляд, без разговоров отбирает зажигалку и пачку.
— Ну и?
Кратко, но с такой интонацией, что сразу понимаю: пока я не расскажу всё от и до, меня не отпустят.
Он садится напротив, снимает очки и потирает переносицу, всем видом показывая, что готов слушать хоть до рассвета.
Я смотрю на тлеющий кончик сигареты. Маленький огонёк, а может натворить сколько бед. Так же, как Солнышко.
— У меня была командировка в Ужгород. Бумаги там всякие, документация. Ерунда, в общем. Добрянский поймал меня, вручил документы на музейное мероприятие и велел прыгать в поезд.
Чех задумчиво смотрит на меня:
— Добрянский? Филипп Павлович? Профессор ваш ненаглядный?
Я стискиваю зубы. Конечно, не лучшее начальство, но уж какое есть. Простой этнограф из краеведческого музея его не выбирает, к тому же бывает и похуже. У Чеха, по-моему, срабатывает ревность. Работодательская, ничего такого. Оставь я свой музей ― ему бы не пришлось искать копирайтеров помимо меня. Чех – контент-менеджер в крупной компании. Но пока я этого не планирую, потому делаю вид, что не обращаю внимания.
— Да, он самый.
Чех как-то неопределённо хмыкает:
— Допустим. А дальше что?
Я вздыхаю. Вспоминать это не слишком приятно.
― Прибыл на место, встретился с ужгородскими коллегами, отработали всё. Потом вечером пошёл в гостиницу, перекусил, погонял телевизор и лёг спать. Но потом…
Чех молчит. Только внимательно смотрит на меня.
― Потом?
― Я резко вскочил. ― Прикусываю губу и смотрю прямо в пустую тарелку Ябо. ― Как будто что-то ударило, потом ухватило за горло. И потянуло. Потянуло так, что я быстро оделся и выскочил из гостиницы, помчался по улицам и пришел в себя только у дверей двухэтажного дома.
― Что за дом? ― прищуривается Чех.
Я мотаю головой:
― Не знаю. Вся дорога как в тумане. Да ещё ночь. Я мчался, как ненормальный.
— Дальше?
— Дальше… Я начал стучать в двери. Было что-то жуткое. Словно произойдет нечто очень плохое, если я не войду. И не надо на меня так смотреть, я не могу это объяснить.
Да, наверное, надо бы
