Служебное расследование (СИ) - Мира Айрон
— Знать всё?
— Вот именно.
Глава пятая
Думая с чего начать рассказывать «всё» о себе, Люба бросила быстрый взгляд на руки Миронова и поняла, что именно её удивило сегодня, помимо того, что дочь Якова Александровича носит отчество «Игоревна». Люба никак не могла поймать тот второй нюанс, а сейчас поняла: нет обручального кольца. Причём, давно нет, потому что нет уже и следа. Рука успела покрыться загаром полностью.
Люба протирала его руки салфетками несколько раз, когда ему было плохо, и проверяла пульс каждый день, навещая его в больнице. Кольцо было, и светлая полоска скрытой от загара кожи под кольцом была. Это Люба помнила очень хорошо.
— Меня зовут Любовь Евгеньевна Смолякова, мне ровно сорок лет. Где и кем работаю, знаете. Санаторий возглавляю пять лет, до этого работала врачом — гастроэнтерологом и врачом ультразвуковой диагностики в Центральной городской больнице своего города. Сейчас тоже практикую, стараюсь не застревать только в административной работе.
— Отлично, очень хорошо! Такие доктора, как вы, необходимы системе здравоохранения. Помимо прочего, вы прекрасный диагност, талантливый!
— Спасибо, — улыбнулась Люба, и собеседник улыбнулся в ответ. Сердце Любы вдруг резко ускорилось. Неужели он настолько волнует её? Только этого не хватало!
— О работе понятно. А о личном?
— Живу с моей тётей, Клавдией Петровной, и с двумя сыновьями — Александром и Владиславом. Саше двадцать один год, Владу шестнадцать. Где и кем работает Саша, знаете. В конце июня он вернулся из армии. Влад вот-вот пойдёт в десятый класс, занимается самбо, постоянно участвует в соревнованиях, часто бывает призёром. В перспективе думает о военной карьере или службе в полиции. Всё.
— А ваши родители?
— Тётя Клава — мои родители. Она меня вырастила. С самого младенчества. И помогла потом мне поднять сыновей.
— То есть, официально вы были сиротой?
— Нет, никогда не была. Мама умерла при родах, а отец теоретически был. Его не стало, когда мне самой уже исполнилось двадцать пять. Он так и не справился с потерей моей мамы. Жил своей жизнью, если это можно назвать жизнью. Не давал ни жалеть себя, ни помогать.
— А отец ваших сыновей?
— Мы поженились, когда мне было восемнадцать. Его родители не приняли меня. Они представители творческой интеллигенции, я казалась им слишком простой, а брак единственного сына — мезальянсом. Саша родился, когда я училась на втором курсе, но тётя Клава помогала, чем могла. Она работала токарем на вредном производстве и довольно рано вышла на пенсию. Я имела возможность учиться, ездила в Москву на электричке. Когда Саше было два, моему мужу, Виктору, предложили работу в Москве. Но жилья там не было; предоставляли комнатку в общежитии только для него. Виктор приезжал домой лишь на выходные. Потом встретил одинокую женщину со столичной пропиской. Собственно, на этой ноте наш брак приказал долго жить.
— Сколько лет было сыновьям?
— Семь и два.
Люба не понимала, почему она так подробно рассказывает о себе фактически чужому человеку. Почему он спрашивает, а потом так внимательно слушает? И почему ей так легко с ним? Она словно очищается, рассказывая ему о себе. Никогда и никому она так подробно не говорила о своей жизни.
— Помогал?
— Добровольно помогал материально, пока новая жена не родила. А на алименты мы с тётей Клавой решили не подавать. Чтобы он потом не захотел помощи от мальчиков. Он их вычеркнул из своей жизни. Зачем нам его деньги? У тёти Клавы всегда была неплохая пенсия и огород, а я работала много и упорно. Не шиковали, но на жизнь хватало.
— Как понять «вычеркнул»? Не общался с детьми совсем?
— Вот именно. По требованию новой жены. В качестве оплаты за московскую прописку. Ну и родители у неё какие-то непростые, способствовали в карьере зятю.
Люба вдруг подумала, что вот эти родители, способствующие в карьере зятьям, — какой-то рок в их с тётей Клавой жизни.
Яков Александрович выпрямился, удивлённо глядя на неё.
— Что, Яков Александрович? Почему так смотрите?
— Это серьёзно? Отказаться от детей ради прописки и карьеры? Так бывает?
Люба смешно сдвинула брови:
— Это меня сейчас чиновник из министерства спрашивает? Или воспитанник детского сада? Не обижайтесь, но вы точно не вчера родились?!
Он рассмеялся и взлохматил рукой волосы, совсем как мальчишка.
— Я достаточно циничен, но не до такой степени. У меня всегда были и есть твёрдые представления о семье. Несмотря ни на что.
— На что несмотря? — Люба бросила на него испытующий взгляд.
— Обо мне позже, я ещё не всё о вас выяснил, — он поставил локти на стол, положил подбородок на сомкнутые пальцы.
— Вроде, всё выяснили, Яков Александрович. Куда уж больше?
— Нет, не всё. Для меня неясна история с Николаем Андреевичем. Почему именно его так упорно сватает вам наш аноним?
— Понятия не имею. С Колей…кхм…Николаем Андреевичем мы общаемся исключительно по работе, а поскольку и работаем теперь в разных местах, общаемся крайне редко.
— Но всё же общаемся, и всё же он «Коля», — задумчиво проговорил Миронов, и глаза его опять холодно сузились. Второй раз за сегодняшний день.
— Яков Александрович… Я не собираюсь оправдываться, мне не в чем. Не встречаюсь с женатыми мужчинами.
— Почему он женился не на вас? В прошлый раз, когда мы говорили о нём, вы сказали, что ваша связь прекратилась, едва он женился. То есть, связь была с вами, а женился на другой? — Миронову удалось справиться с нелогичным и абсурдным гневом, охватившем его вдруг.
— Вот именно.
— Почему?
— Я боюсь говорить, не хочется вас вновь шокировать, — рассмеялась Люба.
— Любовь Евгеньевна! Говорите!
— Я могла предложить Николаю Андреевичу заботу обо мне и двоих чужих для него детях, проблемы, тётю Клаву и дачу. А родители его жены предложили ему карьеру, большую квартиру в центре, отпуска за границей, возможность родить собственных детей. Грубо говоря, когда есть такой вариант, кому нужна женщина «с прицепом»?
— Фуу, Любовь Евгеньевна! Что за выражения?! И второй раз за сегодняшний день предлагаю вам не обобщать.
— Я и не обобщаю.
— И с тех пор у вас с Николаем Андреевичем ничего не было… такого, я правильно понимаю? Только рабочее общение?
— Я уже дважды или трижды это сказала, — улыбалась Люба. Откуда у Якова Александровича эта ревность, интересно? Что за дела? И почему ей, Любе, это нравится? Стыд-позор, Любовь Евгеньевна! Сорок лет, а ума нет!
— И он вот так резко обрубил всё, да? Кремень, а не мужчина?
— Нет, это я кремень, Яков Александрович, — это было сказано и для него, чтобы
