Доброта наказуема - Мария Зайцева
Он невольно повел носом, жадно вдыхая нежный тонкий аромат ее тела, в голову рванула кровь, прилила к глазам, завешивая весь мир краснотой.
Ее губы дрогнули под бешеным напором, раскрылись беспомощно.
Сладко. Как сладко-то!
Он увлекся, прижал к себе, вылизывая ей рот.
И оторвавшись с трудом, невольно вздрогнул.
Лида смотрела на него, и в глазах ее была прежняя муть. Ни капли выражения. Как у куклы резиновой. И в руках у него она обмякла, словно неживая, никак не отвечая.
Внезапно разозлившись, он оттолкнул ее, тут же подхватил под локоть, ударил по щеке.
Голова девушки безвольно дернулась.
– Тварь! А под Расписным текла, наверно, как сучка? А? Чем он лучше, а?
С каждым словом он встряхивал ее, брызгая в лицо слюной, заводясь все сильнее от беспомощности своей жертвы, ее безответности.
Отвесив еще пару полноценных пощечин, отшвырнул на диван, как собачонку. Постоял какое-то время, шумно дыша, разглядывая тонкую, словно сломанную фигурку, скорчившуюся на грязном покрывале.
Он мог взять ее сейчас. Легко. Он мог взять ее еще в первый раз, когда только привез сюда, обманом посадив в машину и заблокировав двери. Или по пути сюда. Или даже в ее доме, в любой из дней, когда Расписной уезжал.
Но он так не хотел. Его девочка, его статуэтка фарфоровая. Она должна была сама захотеть. Полюбить, как он ее любит. Сама.
Чем он хуже Расписного? Явно лучше.
– Ты думаешь, твой ебарь помнит о тебе? Нихера, слышишь, нихера! Ты не нужна ему! Он тебя даже не ищет! Ты вообще никому не нужна! Кроме меня.
Он развернулся и вышел, закрыл дверь в подпол, заколотил входную дверь. Надо ехать, пока не хватились. Завтра он опять приедет.
И, может, она будет посговорчивее.
8
Нельзя сказать, что Расписной в жизни ничего не боялся. В детстве боялся темноты. До первого раза, когда заперли в кладовке, суки. Ничего, перетерпел. И, когда нянечка выпустила с утра, первым делом нашел главную тварь и, подпрыгнув, потому что мудак был выше на две головы, вцепился зубами прямо в намечающийся кадык.
Отрывали всем педсоставом. Под непрерывный поросячий визг мудака.
Потом боялся первоходки. Но тоже прошло. Быстро. Потому что, как зашел, сразу понял, что чуть-чуть дрогнет, и жопу не сохранит в целости.
Не дрогнул. И страх быстро прошел. Заменился расплавленной по венам злостью.
Потом уже не боялся. Опасался только. И предотвращал любые напряги. Просчитывал. Контролировал. И забыл, что такое бояться по-настоящему.
Встреча с девчонкой, с его девочкой с голубыми волосами, напомнила.
Никогда не думал, что от страха будет сердце замирать. Тяжелеть и падать в живот. Так, что дышать становилось нереально. Так, что руки тряслись, и приходилось кулаки сжимать до побелевших костяшек.
Первый раз, когда Лида замялась, не зная, как сказать, что им нельзя заниматься сексом. Что это повредит ребенку. Он тогда за эту секунду, пока она собиралась с духом, чтоб продолжить фразу, чуть не умер. Чисто машинально накрыл рукой плоский животик девушки, словно это могло помочь. Спасти.
После, когда на радостях от облегчения впервые попробовал удовлетворить женщину языком, оттянувшись от души, чуть успокоившись, Влад по укоренившейся привычке анализировал причины своей такой реакции.
И пришел к выводу, что так себя повел, потому что здесь он ничего не решал. Ничего не мог контролировать. Влад очень ясно осознал тогда, что он может всех врачей запугать, или наоборот купить, может достать любые лекарства. Все, что угодно. Но никак, никак не может повлиять на то, как там в животе у девочки живет его ребенок. Его. Ребенок.
Это понимание вызвало испарину страха.
Влад усилил контроль, Серый теперь неотрывно находился при Лиде с приказом глаз не спускать с нее. Сообщать о малейшем изменении. А когда Серый брал выходной, то его меняли сразу двое парней.
Второй раз дикий, неконтролируемый страх Влад испытал, когда Лида, спускаясь с лестницы, прямо на его глазах оступилась и полетела вниз. Сердце опять ухнуло в живот, но среагировал он мгновенно. Не думая. Как успел вылететь из машины, подбежать… И все равно упустил время. И, если бы не Серый, непонятно, как умудрившийся подсуетиться на секунду быстрее и подхватить Лиду…
И опять Влад ничего не контролировал!
И не дай бог, эта погань войдет в привычку!
По ночам, глядя на спящую девочку, поглаживая плоский животик, где совсем незаметно росла частичка его, Влад гнал от себя это, такое непривычное, но уже хорошо узнаваемое чувство страха. Он знал, что поддаваться нельзя. Что надо жить тем, что есть и просчитывать вероятности. Стараться все предусмотреть и обезопасить максимально. И все равно прямо физически ощущал, как от ужаса седеют волосы, потому что были, оказывается вещи, нереально дорогие для него. Вещи, которые он не мог контролировать.
Когда Лида исчезла, среди белого дня, буквально растворившись в воздухе, Влад почувствовал вдобавок к уже привычно(сука, сука, сука!!!) ухнувшему вниз сердцу еще и слабость в ногах. Ощутимо дрогнули колени. Пришлось опереться на стол, ухватиться за столешницу.
Внешне совершенно спокойный, он отрывисто отдавал приказы, логичные, понятные, верные. И всеми силами давил в себе панику. Пытался сдержать себя. Не впасть в бешеный режим берсерка, не разъебать все вокруг. Потому что не поможет. Не поможет! Сначала надо найти девчонку. А потом… Все потом.
На раздавшийся внезапно треск он практически не обратил внимания, и только побелевшие от ужаса взгляды парней, так бездарно проебавших Лиду в колледже, устремленные на его руки, заставили опустить глаза. С недоумением откинуть в сторону оторванный кусок дубовой столешницы.
И двинуться в их сторону.
Вечером того же дня, вызванный по тревоге Серега, как раз бравший выходной, чтоб тетку в больницу устроить, что-то вякнул не в тему, получил нехилый удар справа, улетел в угол комнаты, откуда с укором какое-то время наблюдал за Расписным, не решаясь влезать.
Понимая, что ему повезло пиздец как. Потому что парни, не уследившие за Лидой, работать больше не смогут. Только пенсию получать по инвалидности. И радоваться, что Расписному не до них. И что Лиду пока что не нашли. Мертвой.
А Влад, сделав все необходимое, зарядив всех, кого мог, сидел безвылазно в доме Лиды, литрами пил чифир, к которому пристрастился в зоне, и с каждым впустую проведенным часом сатанел все больше.
Потому что уже было понятно, что девочка не просто так убежала. Что ее забрали. Кто-то посмел ее забрать. Его девочку. Его принцессу с голубыми волосами. И
