Ведьма - Мария Зайцева

Мария Зайцева

Ведьма

Глава 1

– Это ты, что ли, ведьма? – здоровенный мужик, вывалившийся из дорогой иностранной машины (никогда не умела их различать), презрительно оглядывает меня и сплевывает.

Ну да, согласна. Джинсы и рубашка в клетку никак не коррелируются с образом ведьмы. Да и лет мне, по его мнению, маловато. И бородавка на носу не растет. Но это не повод плевать в моем дворе.

– Уходи отсюда, добрый человек, – Петровна, почуяв неладное, кидается наперерез мужику, видно, надеясь уберечь. Вот всегда она такая. Жалостливая. И жизнь вроде била, а все добро видит. – Не надо тебе здесь быть.

– А ты кто еще? Отвали.

Мужик отпихивает с дороги легкую старушку и двигается к моему крыльцу. Два шага целых делает. А потом замирает.

Я смотрю, как лицо его искажается сначала недоумением, непониманием, а затем осознанием происходящего и, наконец, диким, животным страхом, от которого хочешь завыть. А не можешь.

– В моем дворе не плюют. – Негромко говорю я. – Вернись, прибери за собой. А потом уезжай отсюда.

Тут я кошусь на Петровну, как всегда в таких ситуациях, осеняющую себя крестным знамением. Наивная, глупая вера. Ведь ни разу не помогало. А она все старается.

– Не надо его, дочка, не надо, – шепчет она, просительно глядя на меня, – глупый он.

– До стольки лет дожил, а ума не нажил. Значит, и учить бесполезно. И жалеть не стоит.

– Жалко все равно. Человек же.

– Вот принесло тебя сюда сегодня ни свет ни заря, – с досадой выдыхаю я, чувствуя, как злость уходит, заменяясь какой-то печалью. Не сказать, чтоб светлой, но и не мрачной. – Ладно.

Поворачиваюсь к мучительно таращащему глаза мужику. Он все слышит. И уже все понимает. А сделать ничего не может.

– Ну как тебе, хреново? Беспомощным себя чувствовать? А ей каково было?

Мужик пучит глаза еще сильнее, поменяв цвет лица с красного за бледно-зеленый, начинает трястись.

– Ты зря приехал. То, что у тебя сейчас – это ответ за все, что сделал. За ее боль. За ее страх. Тебе никто не поможет. И я не помогу, даже если бы и хотела. Такие черные проклятия только со смертью уходят. Прощай.

Я разворачиваюсь и иду в дом. А за спиной раздается тихий скулеж, сопровождаемый торопливой старушечьей молитвой. Я знаю, что пришелец сейчас тщательно вытирает свой плевок, соскребая пыль с земли ногтями. И воет. Тихо и страшно. Оно всегда страшно, когда лицом к лицу со своей совестью встречаешься.

Но думать про него я не собираюсь. Если обо всех думать таким, как я, то до тридцати лет не доживешь. А мне сорок уже. И это очень серьезно. Хоть и выгляжу несерьезно.

Я прикрываю дверь, прохожу сразу в дальнюю комнату, переоборудованную под медицинский кабинет. К моему единственному лежачему пациенту.

Останавливаюсь, внимательно разглядывая огромное, покрытое татуировками и шрамами тело. Он не спит. Лежит, смотрит в потолок бездумно, закинув мощные руки за голову.

– Кто там приезжал?

Голос, тихий и гулкий. Таким только приказы отдавать. Он и отдавал. Совсем недавно.

– Неважно. Он уже уехал.

– Напугала?

Усмехается, губами. Глаз не затрагивая. Плохо.

– Как я могу напугать?

Поворачивается, смотрит в упор. Потом скользит взглядом ниже. Тяжеловесно и серьезно. Словно прикидывая, могу напугать? Не могу?

– Да, глядя на тебя, не пугаться хочется, а…

Тут он замолкает. Не отводя глаз.

А вот я отвожу. Слишком долго одна. Слишком давно с таким откровенным мужским интересом не сталкивалась. Позабыла, каково это.

– Давай попробуем вставать. Ты уже можешь.

– Не могу.

Откидывается обратно на подушку, опять забрасывает руки за голову.

– Можешь.

– Не могу, сказал. Голова болит. Говорил же тебе, ведьма!

Рычит. Грозный такой. Как мой пес, Мальчик, что охраняет лесной домик.

– Встанешь – и пройдет.

– Да она постоянно болит. Как встану – болит! Отвали от меня! Матери звони, пусть забирает. А еще лучше, просто на улицу вышвырни. А матери не говори ничего. Скажи, сам ушел.

У меня не получается его ударить. Реакция тела оказывается на высоте. Он удивленно смотрит на мою руку, тростинкой заламывающуюся в его лапище, потом переводит взгляд на меня и неожиданно дергает к себе. Заставляя практически лечь сверху, только ноги беспомощно скребут пол.

Я не пугаюсь. Я мало чего боюсь. Но удивляюсь.

Обычно меня сторонятся. Интуитивно пытаются обойти. В деревне нашей уже нет таких, а вот в соседней есть еще люди, которые при виде меня трижды сплевывают через левое плечо и отводят взгляд. От сглаза.

Мужчины… Тут из крайности в крайность. Есть сумасшедшие, что летят на огонь. Были, вернее. Сейчас уже нет. Много-много лет нет.

Но в основном, тоже… Десятой дорогой.

А этот… Этот не боится. Тянется. Но не сумасшедший. Странный, очень странный.

– А давай так, ведьма, – хрипит он, не отрывая взгляда темного от моих губ прямо напротив, близко от его лица, – ты меня поцелуешь. А я встану. Хочешь так?

– Нет.

Сказала, а сама подумала, как давно меня не целовали. Как давно я не целовала. Даже вспомнить страшно. И больно это, вспоминать. И не нужно. Ослабляет. Таких, как я, мало что ослабляет. Пожалуй, только две вещи. И обе связаны с отдачей себя. Если не отдавать, только брать, тогда жить будешь долго. И безбедно.

Но это не мой вариант.

И этот огромный, привлекательный, несмотря на шрамы и внутреннюю поломанность, мужчина, тоже не мой вариант. С таким просто так не поиграешь. Он сам отдает, но и с меня потребует.

А мне нельзя. Никак нельзя.

– Не хочешь?

А голос-то заинтересованный. И взгляд – тоже. И этот интерес – первое, что надо ловить. Не было его, такого интереса, когда две недели назад приехал ко мне. Огромным куском мяса в сопровождении измученной, уставшей пожилой женщины. Никакого не было интереса. Ни к чему.

Я отказаться хотела. Не беру контуженных. Не люблю людей, убивавших других. Пусть и по приказу. Приехал бы сам, или сослуживцы привезли бы – отказала. И не задумалась.

Матери – не смогла. Сын, единственный. Опора. Главная радость в жизни. Глянула в глаза ее запавшие, со слезами непроходящими… И не смогла. Петровна мне все пеняет, что я так со своей добротой загнусь когда-нибудь. Что очень много беру людей. Нельзя так, надо себя беречь. А я бы и рада. Да не могу.

Брать легче. А отдавать – тяжелее. У меня не получается просто брать. Никогда не получалось.

Неправильная я ведьма. С дефектом, как бабушка все говорила. Предупреждала.

– Не хочу.

– Не боишься? – голос грубеет, ладонь силой наливается, не причиняя боль, обозначая. Что может причинить. – Что сам возьму?

– Не боюсь.

Смотрю в его глаза, спокойно, лежу на нем, как на огромном горячем камне, и чувствую неожиданно совершенно, что мне тепло становится. Уютно. Хочется пригреться и понежиться в его руках.

Странное чувство, никогда ранее не испытываемое.

А все новое может быть опасным. Нельзя мне расслабляться. Никак нельзя. С ним еще не завершено. И