Джудит Макуильямс - Драгоценный бриллиант
— Я… — пытался выдавить из себя Конел. — Выходи за меня замуж! — наконец выпалил он на одном дыхании. С ужасом он услышал собственные незамысловатые слова. — Выходи за меня замуж, и я отдам тебе половину агентства.
Конел сунул Ливии папку, мысленно проклиная себя за гнусную меркантильность своего предложения. И как из него такое вылезло, ведь он столько готовился!
Ливия молча смотрела на него. Уж не послышалось ли ей?
— Я понимаю, что я не лучший кандидат в мужья, — пробормотал Конел, — но…
Глотнув воздуха, Ливия постаралась собраться с мыслями. Нет, она не ослышалась. Конел только что предлагал ей руку и сердце!
— Я хочу сказать… Я понимаю, что у меня нет опыта семейной жизни, — заикаясь, бормотал он.
— С моей точки зрения, это явный плюс, — натянуто улыбнулась она.
Конел смотрел на любимое лицо и чувствовал, как его отпускает, как мучившая его последнее время тяжесть спадает с плеч.
— Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы наш брак был счастливым, — уже бодрее продолжил он, — вот почему я хочу передать тебе половину агентства. Прими это как доказательство моей верности.
Счастливым. Ливия пробовала слово на вкус. Она не сомневалась, что Конел говорит, что думает. Такой уж он человек.
Но что толкнуло его на этот шаг? Ведь он всегда был стойким противником женитьбы.
— Но почему брак? — решила она, наконец, спросить его начистоту.
— Потому что я люблю тебя! Почему бы еще? — вырвалось у Конела.
И от этих слов Ливия почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Конел любит ее! Эти слова музыкой звучали в ее ушах. Конел любит ее!
— Но мне не нужна половина дела.
Конел уставился на нее. Сердце его бешено билось и готово было выпрыгнуть из груди.
— Так да или… — закончить он был не в силах.
— Да, — произнесла Ливия и почувствовала, как все в ней успокаивается и становится на свое место. — Я люблю тебя, Конел Сазерленд.
Конел схватил ее и прижал к себе. Губы его нашли ее губы, и у Ливии все поплыло перед глазами. Всякие опасения за будущее отошли куда-то на задний план, вытесненные уверенностью, что Конел любит ее. Вдвоем они могут свернуть горы.
ЭПИЛОГ
Конел вздрогнул от тонкого писка, внезапно раздавшегося из-за приоткрытой двери. Бросив ручку на контракт, который только что просматривал, он поспешил в соседнюю комнату. Над краем колыбельки замелькал крошечный кулачок, и тут же комнату наполнил пронзительный вопль.
— Привет, Аластер! — Конел склонился над колыбелькой и извлек оттуда своего крошку сына. — Чего это мы сердимся? Вот он я.
Младенец сразу смолк и внимательно посмотрел на Конела, словно прицениваясь к его заявлению, и тут же заорал во всю глотку, решив, что оно многого не стоит.
— Шшш, — мягко уговаривал его Конел. — Мама с клиентом. Нельзя ей мешать, а то она подумает, что мы с тобой не знаем, что делать.
Аластер заплакал еще громче, и Конел скорчил недовольную гримасу.
— Значит, она будет права… Как насчет пеленок? — Конел поднял ребенка, отнес на столик и стал аккуратно разворачивать. По заключению педиатра шестинедельный Аластер со своими десятью фунтами отвечал всем нормам, Конелу же его крошечные ручки и ножки внушали ужас своей хрупкостью.
Справившись наконец с пеленками, Конел не очень умело сменил их на свежие, которые Аластер тут же намочил.
Конел бросил на сынишку осуждающий взгляд.
— У тебя, малыш, чертовски развито чувство времени.
Он достал новые пеленки и повторил всю операцию заново, на сей раз успешно.
Сухой Аластер тут же прекратил плач и заворковал, требовательно глядя на Конела.
— Чего теперь? — спросил тот, держа ребенка на руках. — Ты вроде еще не голоден.
Аластер фыркнул, выказывая свое отношение к такому утверждению.
— Вот-вот, ты совершенно прав, малыш, я тоже терпеть не могу, когда мне указывают, что я должен чувствовать. Знаешь что, — продолжал Конел, — давай я тебе немного почитаю, пока мама закончит дела.
Аластер недовольно выпятил нижнюю губку. Конел поцеловал его в пушок на головке.
— Ты уж извини, сынок, но при всем моем желании я не могу покормить тебя. У меня нет того, чем кормят маленьких.
Конел поспешно уселся в кресло-качалку, взял со стола «Уолл-стрит джорнэл» и начал громко читать передовицу. Аластер приник головкой к отцовскому плечу, пуская пузыри на крахмальную белую рубашку, а тот ничего не замечал, наслаждаясь теплом крошечного тельца.
— Что за белиберду ты ему читаешь? — раздался смех Ливии.
Конел оторвал глаза от газеты и почувствовал, как от одного вида ее сияющего лица его любовь разгорелась с тысячекратной силой.
— «Уолл-стрит джорнэл». Ребенку полезно чтение вслух, — с серьезной миной пояснил он.
— Да он еще не дорос до ребенка, он кроха.
— Но очень развитая кроха, — поправил ее Конел. — Я не сомневаюсь, что он понимает почти все, что я говорю.
Ливия взглянула на серьезную физиономию Конела и закусила губу, чтоб не расхохотаться. Конел милый, он так любит своего малыша и с такой серьезностью относится к нему. Что бы Аластер ни делал, Конел воспринимает это как очередное чудо, явленное ему. Он с головой ушел в отцовство, как, впрочем, и в брачную жизнь.
Ливия, довольная, вздохнула, оглядев маленькую детскую, соединяющую оба их кабинета. Конел ни разу даже не намекнул, что ей следовало бы сидеть дома. Напротив, он снял новые помещения для их процветающего агентства, и теперь у них была специальная детская; к тому же он ввел в штат бухгалтера, что высвободило им время на ребенка. Порой в ночной тиши, возясь с Аластером, Ливия изумлялась, чем же она заслужила такой подарок судьбы в лице Конела.
— Я тебе не говорила, что люблю тебя? — нежно спросила Ливия.
— Нет, по крайней мере, последние полчаса. Мы…
Аластер издал пронзительный вопль, и Конел вскочил.
— Наверное, он голоден.
Он обеспокоенно посмотрел в красное от натуги личико сына.
Ливия взяла к себе на руки Аластера и уселась в кресло, освобожденное для нее Конелом.
— Боюсь, его просто избаловали.
И не его одного, подумал про себя Конел, глядя, как малыш с жадностью насыщается. Сейчас он лишь смеялся над собственными страхами, когда они ждали ребенка. Все эти страхи оказались пустыми. Аластер само совершенство. Вылитая мать. Любовь его жизни. Конел подошел к Ливии и провел рукой по ее щеке.
Она оторвала глаза от сосущего младенца и улыбнулась Конелу, он же всем сердцем почувствовал, что жизнь не могла бы дать ему большего счастья.
Внимание!
