Диана Вишневская - Цыпленок на полотенце

Хотя — во что верить? Во что именно? Неизвестно. Что это вообще значит — верить в Бога? Никто не объясняет, ни книги, не священники. Наверное, надо просто выполнять все инструкции — молиться, поститься, участвовать в таинствах, — а вера, что бы ни значило это загадочное слово «вера», придет сама собой.

Вопросы, вопросы, вопросы… поскольку ответов на них никто не давал, эти ответы формировались сами в голове Ани. Потому что невозможно это — жить в полном тумане, никто на это не способен. Разве что человек в глубокой депрессии способен — он живет в тумане, он ничего не знает и не понимает, и он, конечно же, хочет умереть.

Что естественно. Зачем нужна такая жизнь, если ты боишься чувствовать, думать, принимать решения, боишься сделать шаг?

В то время Аня еще боролась, она хотела жить, она не находилась в глубокой депрессии, она просто хотела жить. А потому искала ответы на вопросы, а если не находила их в книгах или у священников, пыталась ответить самостоятельно.

И в голове Ани постепенно складывалась новая модель мира — модель, которую Аня искренне считала христианской.

Вопрос к самой себе: можно ли мне получать удовольствие от своей работы?

Внутренний ответ: нет, получать удовольствие от чего бы то ни было — грех.

— Можно ли мне стремиться к карьерному росту?

— Нет. Стремиться к карьерному росту — это грех тщеславия. А если карьерный рост произойдет — будет больше искушений. И неминуемо вырастет гордость. А гордость — страшный грех.

— Можно ли мне стремиться к профессиональному росту?

— В принципе, можно, но только ни в коем случае нельзя радоваться, если он происходит. Надо помнить, что всё это суета, и заботиться не о светских достижениях, а о спасении души.

— Ё-моё, а как же тогда работать, если не получать удовольствия от процесса, не радоваться достижениям, ни к чему не стремиться?!

— Работать надо. Именно вот так: держи ум во аде и не отчаивайся.

— Если работа превращается в ад, если я не позволяю себе испытывать от нее никаких положительных эмоций, только нейтральные и отрицательные, у меня пропадает всякое желание работать. Я просто не могу себя заставить хоть что-то делать!

— Это неправильно. Работать надо.

— Моя профессия — она хорошая или нет?

— Вообще-то, нет. Лучше бы ее сменить.

— А вот эти профессии (далее следует длинный список) — они хорошие или нет?

— Ни одна из них не способствует спасению души. Более того, все они мешают спасению души. Светская жизнь во всех ее проявлениях мешает спасению души — в том числе, этому мешает любая светская работа.

— Выходит, лучше мне сидеть дома, ничего не делать и ни с кем не общаться, чем ходить на работу?

— Ну почему же… Можно пойти работать при храме. Например, зажигать свечки и чистить поддоны от воска. Или убираться в храме. Да мало ли в храме дел…

— Значит, мне нельзя работать нигде, кроме как в храме?

— Кто сказал, что нельзя? Можно.

— Но вы же сами говорите, что нельзя! Вы сказали, что если я хочу спасения души, мне лучше не работать!

— Мы такого не говорили.

— Значит, я всё неправильно поняла. А как правильно?

— Молитесь, соблюдайте пост, старайтесь исполнять заповеди и со временем вы всё поймете.

Аня изнывала от непонимания, от того, что вокруг — сплошной туман, сплошной туман…

Богослужение ведется на церковнославянском языке — три часа стоишь, слушаешь и почти ни слова не понимаешь.

Когда батюшка читает проповедь, такое ощущение, что он обращается не к тебе, а к каким-то другим, непохожим на тебя людям. У этих людей — другие ценности, другие желания, какая-то совершенно другая жизнь, абсолютно непохожая на жизнь Ани.

Библия, Новый завет — это сплошные метафоры, которые, видимо, имеют какой-то сакральный смысл, но этот смысл Ане недоступен.

Туман, туман, туман…

Не все вопросы Аня осмеливалась задавать священникам. Боялась оскорбить их своим возмущением, боялась оскорбить Бога тем, что говорит такие вещи вслух. Вопросы звучали в голове, а ответы формировались сами — на основе прочитанного в книгах и услышанного в храме.

Вопрос к самой себе: почему везде написано, что единственный способ не осуждать ближних — это думать, что ты еще хуже, чем они? Я не знаю, что такое «осуждать человека». В моей модели мира это никак не представлено. Если, например, меня кто-то обидел, я обычно считаю, что это произошло оттого, что я никуда не гожусь, что я недостойна хорошего отношения, потому со мной так и обращаются. Почему, почему везде, во всех книгах, в словах священниках звучит: «Не осуждайте ближних, помните о своих грехах»? Это что, христианское представление о мире — что человек постоянно осуждает ближних? Получается, я тоже осуждаю ближних? Тогда объясните мне, когда, в какой момент я это делаю? Объясните, я не понимаю!

Внутренний ответ: в ваших словах звучит гордость. Молитесь о том, чтоб вам дали смирение.

Вопрос: ладно, я готова считать, что я осуждаю ближних. Сейчас я сама придумаю определение слова «осуждать». Например, у меня плохое настроение. Чтобы его улучшить, я обычно сначала разбираюсь в себе — ищу причину плохого настроения — а потом что-то делаю с этой причиной. Например, я обнаруживаю, что причина в том, что меня обругала продавщица в магазине. Тогда я говорю себе: «Буду теперь ходить в другой магазин» и успокаиваюсь. Видимо, это и означает «осуждать» — я осудила продавщицу? Выходит, не осуждать ближних — это просто не искать причины своей боли, не думать, что ее причинил конкретный человек, вообще не думать, просто сидеть в тумане и терпеть боль?

Внутренний ответ: в ваших словах звучит гордость.

Вопрос: зачем мне даны мозги, если христианство требует не использовать их совсем? Почему для спасения души нужно не думать — совсем не думать, никогда не думать, ни о чем не думать? Почему?!

Внутренний ответ: в ваших словах звучит гордость…