Бес в ребро – нож в сердце - Полина Рей
Думала о том, что здесь и сейчас решается её судьба. И если есть шанс быть принятой в отцовском доме с маленьким, нуждающимся в помощи ребёнком, то она упустит его, когда поедет с братом.
Потом сказала сама себе, что нет никакой надежды. Отец и на порог её не пустит. Родившую, без мужа… В селе ведь знали, что она вот-вот разрешиться от бремени должна. Ну и как теперь без дитёнка приедет?
– Не вешай нос, сестрица, – ухмыльнулся Тимофей, потянувшись сыто, когда прикончил ужин.
Достал из кармана небольшой «фуфырик», как он сам его называл, приложился к горлышку и опорожнил в два жадных глотка. Потом посмотрел на Тосю, сверкнув глазами.
– Тебе можно уже? Или так обойдёмся? – спросил у неё.
Антонину как из ушата ледяными глыбами обкидали. Уж о чём она сейчас не думала, после того, как во время родов чуть богу душу не отдала, так это о близости.
– Нельзя пока, – отрезала она и, спохватившись, стала прибираться.
Тим посидел немного, потом пожал плечами, встал и ушёл.
Рано утром, пока брат спал, Антонина съездила в больницу. Там ей ничего нового не сказали кроме того, что вскоре Мите может понадобится грудное молоко.
А когда Тося садилась с братом в электричку, чтобы доехать до деревни, где они бы и начали новую жизнь, она решила, что сохранять лактацию не станет. Это очень осложнило бы ей существование.
И в этом состоял тот выбор, который она сделала окончательно и бесповоротно.
Разум, как говорила сама себе Тося, всё же победил…
***
Первым делом, когда Эдик пришёл в себя, он стал требовать – именно требовать! – чтобы я приехала к нему. Я, разумеется, совершенно не горела желанием отправляться к мужу и встречаться с ним в больничных стенах.
Для меня эта история сложилась таким образом, что я, конечно, слушала Машу, когда она рассказывала мне, что Журавлёв пришёл в себя, но думала прежде всего о себе и своём будущем.
А в нём у меня не было контактов с Эдиком, а все вопросы, которые занимал наш развод, решались через адвоката.
Квартиру от свёкров я, разумеется, приняла. Глупо было отказываться от того, что впоследствии станет наследием для моих детей. Однако сейчас настолько далеко не загадывала, жила здесь и сейчас. Причём исключительно своими интересами.
И вот эта безумная потребность со стороны Эдика, когда он названивал мне и заклинал навестить, а так же пытался дозваться до меня через родственников и даже знакомых, выбила меня из колеи.
Я подозревала, что он хочет поговорить о вещах насущных, таких, как недвижимость, которую мне отписали Марина Дмитриевна и Александр Борисович, но оказалось, что всё гораздо проще и прозаичнее.
Я всё же решила поехать, чтобы расставить все точки над «i». Планировала сказать Эдику, что ему не стоит меня тревожить по каждому своему чиху, и что у нас всё в дальнейшем будет происходить исключительно в русле, которое регулируется юриспруденцией.
Но когда вошла в палату к Журавлёву, еле сдержала горестный вздох. Эдик поплатился за всё, что успел натворить, с лихвой.
На лице его живого места не было, а глаза превратились в две заплывших щёлочки. Хорошо хоть все зубы остались на месте, а когда муж, увидевший, что я приехала, воззвал ко мне, я окончательно убедилась, что это действительно Журавлёв. А то, знаете ли, у меня имелись сомнения на этот счёт…
– Юленька! Юля, слава богу! – проговорил он и протянул ко мне руки.
Так, словно рассчитывал, что я брошусь в его объятия, мы вновь поклянёмся друг другу в вечной любви и забудем о былом.
– Я очень рада, что ты пришёл в себя, – сказала отстранённо, проигнорировав жест мужа. – Ты говорил, что я должна к тебе приехать. Я здесь.
Подтащив к себе стул, я устроилась на нём в отдалении от Эдика. Хотела, чтобы он понял сразу: никаких сюси-муси у нас не будет, как бы он сейчас жалко ни выглядел.
– Прости меня… я умоляю. Я всё осознал. Мне так плохо в последнее время…
Я кивнула на его перемотанную голову.
– Надо думать, – ответила ровным голосом. – Надеюсь, что ты быстро выздоровеешь.
Журавлёв смотрел на меня с такой мольбой, что если бы он так взывал к богу, у того бы не осталось шансов не выполнить его просьбу. Но я не была всепрощающим существом, которое готово было пролить на Эдика свою милость.
Я была женщиной, по гордости которой знатно потоптались. И теперь предпочитала идти по жизни без тех людей, которые это сделали. И очень надеялась, что Эдик помнит всё и понимает, что это не могло закончиться воссоединением.
– Я имел в виду не это, Юля. Знаешь, у меня ведь было много времени на то, чтобы очень крепко обо всём подумать.
Сидя напротив мужа, я смотрела на те черты, которые раньше были для меня роднее некуда, и понимала, что всё давно в прошлом. А тот ребёнок, которого я вынашивала, будет только моим. И точка.
Словно прочитав эти мысли, Эдуард начал сбивчиво говорить:
– Я хочу растить нашего ребёнка с тобой, Юлечка. Я не знаю, что на меня нашло, когда я захотел быть с Тосей. Просто она была такая… другая. Смешливая, как будто из другой вселенной… А если ты не дашь мне шанса снова быть рядом, то хотя бы отца у нашего малыша не отнимай! Дети – моё всё! Маша это подтвердит… Я готов за неё хоть в огонь, хоть в воду…
Я замотала головой и вскинула руку, давая понять, чтобы Эдик замолчал. Все эти его слова были такими запоздалыми, такими неважными…
– Это очень похвально, но мне совершенно не нужно твоего участия, Журавлёв. Я смогу воспитать сама своего ребёнка. Да-да… Своего, а не нашего. Он ведь для тебя обуза, я помню.
Поднявшись на ноги, я поняла, что мне совершенно не стоило сюда приезжать. Тот нож, который загнал мне по рукоять в сердце Журавлёв, когда ему в ребро ворвался бес, сейчас стал таким эфемерным. И боли от удара почти не осталось, она была в прошлом.
– Не нужно меня больше дёргать, Эд. Вопросы с твоими родителями мы решили сами, без твоего присутствия. Ну а развод и раздел имущества проведём с помощью адвокатов. В остальном… здоровья тебе. И займись собой. Мне докучать не стоит.
Я направилась к выходу из палаты,
