Америка – разлучница - Оксана Александровна Ливанова
— Родненькая пришла. Привет! Уколешь меня? Болит очень — сказал Олег Ефимович.
— Конечно уколю, никаких проблем. А потом пойдём жарить блины, и когда их все сожрём, побежим гулять. Снег выпал — отрапортовала Наташа на одном дыхании и посмотрела на него с прищуром, оценивая цвет кожного покрова.
— Погоди, егоза. Тебе письмо пришло от Давида. Мама твоя вчера с города привезла, и ничего не сказала тебе. Боится, что опять плакать будешь.
— Не буду плакать, у меня теперь есть чем заняться. Быстро у нас письма приходят, я ему месяц назад написала, а он уже мне обратно прислал, «ответочку», так сказать. Раньше дольше шло. Научились значится работать, «почтовые черви» пенсионного возраста.
Олег Ефимович смеялся до хрипоты, и закашлявшись, долго ещё подсмеивался над шутками Наташи. Вот с этим настроем сделали укол, пожарили блины, и собрались гулять, захватив письмо Давида с собой, чтобы почитать на свежем воздухе. Одев потеплее и себя и папу Давида, вышли гулять. Сев на скамейку, Наташа подстелила под них тёплые подушки, накрыла толстым пледом, и налив по стаканчику горячего чайку из термоса, открыла письмо:
— Ну что, давайте, наверное, письмо его почитаем? Не холодно? — спросила Наташа.
— Нет родная, не холодно. И главное, не больно сейчас. Только вот я хочу спросить тебя, а удобно ли тебе читать его письмо, которое только тебе предназначено? Неудобно как-то мне, нехорошо будет.
— Ну и чего такого неудобного он может мне написать, чего вы можете не знать?
— Многое, Наташа. Хотя если честно, я давно всё знаю. Только ты не ругайся, он не мог по-другому. Когда человеку плохо, он должен найти душу, которая с ним разделит участь, и совет даст, если надо. Я просто слушал, грустил с ним. Он тебя очень любит, но вам вместе быть нельзя. Он очень хочет, чтобы у тебя всё было хорошо, и не посмеет отнять тебя от семьи, и от близких тебе людей. То, что вы весь тот год, бегали по углам, чтобы насладиться друг другом, я знал тоже. И прикрывал вас неоднократно, как мог. Я мужик, и поэтому никому ничего не сказал, хотя вы конечно наглели кошмарно. Сашка твой, мог раз сто вас засечь. А я практически жил на дорожке, по дороге в баню. Смешное время, интересное было. Как подростки по углам обжимались, как прорвало вас будто. Когда он уезжал, плакал ночью. Я слышал. Любит тебя, знаю. Но нельзя, нельзя. Не всегда счастливый конец бывает, у любви этой. Поэтому, не читай, красотка моя. Лучше в тишине подышим. А весточку от него, потом сама прочитаешь, одна.
— Ну вы партизан, Олег Ефимович. Как в сериале каком, ей богу. Ладно, я если честно, тоже чувствовала, что мы покровителя имеем с ним. Слишком гладко у нас свидания проходили. Я с детства его люблю. А он нет. Не совпали у нас временные пространства с ним. Он позже подтянулся, когда я сломала его сопротивление. Не легко было. Думала, смогу вселенную ему подарить. Всё сделала, чтобы он меня заметил, как женщину. А когда сломала сопротивление, чуть с ума не сошла. Потому что нельзя в такие рамки мужчину ставить, это я позже поняла. Сейчас уже ничего не изменить, но за разговор спасибо большое. Мне легче стало, намного. Не с кем было поделиться. А сейчас, давайте-ка подниматься, и идти обед готовить. Мы сегодня с вами за старших, нам нужно всех накормить.
— Ну пошли, раз решила — сказал Олег Ефимович, и они пошли в сторону дома.
Вечером, когда все уже легли спать, Наташа открыла письмо Давида. И снова закрыла, не прочитав ни строчки. Кто-то шёл по коридору, в сторону столовой, где она сидела. Положив письмо в книгу, которую читала, подняла глаза. На пороге стояла, белая как снег, Марина Семёновна.
— Что? — спросила Наташа, — судя по виду, началось?
— Да, Наташечка, терминальная пошла. Не знаю, как и просить, неудобно тебя беспокоить.
— Всё нормально, сейчас уколю его. И давайте вызывать скорую. Каникулы на даче нужно закончить, срочно.
— Да, сейчас звонить буду — сказала Марина Семёновна, и заплакала.
— Не нужно сейчас ему слёзы показывать. Не оплакиваем его, он живой ещё. Соберитесь пожалуйста, и пойдёмте — сказала Наташа и тяжело встала со стула. Ей самой не мешало бы уже отдыхать, да какой теперь отдых.
Глава 14
«Неразлучники»
Хоронили министра здравоохранения с особыми почестями. Как положено для высоких чинов, сделали всё по чести и совести. Придраться было не к чему. Закрыв глаза Олегу Ефимовичу, Наташа полностью переключилась на Марину Семёновну. Ему уже помочь ничем нельзя было, а вот ей, ой как было можно. На каком бы этапе не была похоронная эпопея, везде маме Давида было очень плохо. Наташа и Екатерина Александровна, просто умучились с ней. Вроде бы отвлечься надо, хлопот то много было, а нет. Нужно было то успокоительное дать, то скорую вызвать, потому что плохо с сердцем. Разделились на два лагеря. Одна по кафе бегала, помин готовя, другая слёзы подтирала. Наташа не выдержала, начала ей транквилизатор «покруче» подкалывать. Чтобы хоть как-то успокоить. Всё она понимала, но такого не ожидала. Марина Семёновна намерено и целенаправленно хотела себя убить. Никакие уговоры и нотации не помогали. Ни на какие дела не откликалась, только уставится в одну точку, и качается, как «маятник». Туда-сюда, сюда-туда…В итоге, нашла утешение в Саше. Он, как ни странно, нашёл к ней подход, и даже заставил проглотить куриный бульон. Наташа была ему очень благодарна, и с наконец то «развязанными руками» пошла готовиться к церемонии прощания. По предположению, провожать придут семьсот человек. Они заказали самое большое помещение для поминок, которое только было в Астрахани, но всё равно, все думали, что придётся кормить по очереди. Нужно было блины жарить самим, и кутью варить тоже. Стало «модно» провожать усопшего по старорусским традициям, в рамках церковных канонов и прочей атрибутики, которую Наташа не знала, но пришлось учиться на ходу. Проведя бессонную ночь накануне похорон, по причине жарки-парки-и нерва — моталки, под утро получила ноющую боль в пояснице, и отёкшие ноги. Муж ругал потихоньку,
