Мэри Уильямс - Золото Дюка

Ева подняла глаза, улыбнулась и переспросила:

– Поженитесь? Ты и Сол? А почему я должна возражать? Ах, Арабелла, конечно нет. Вы поступите абсолютно правильно, потому что любите друг друга. Я знаю, как ужасно для тебя жить в одном доме с Рупертом. Я часто спрашиваю себя, как тебе удается все это выносить.

– А как же ты?

– Мы по-прежнему будем видеться, правда? И потом, у меня есть рисование. И папа, конечно. Он знает?

– Нет, разумеется. И ты не должна никому говорить ни слова. Даже мистеру Дюку. Думаю, что папа будет недоволен. Будет много шума, так что лучше, если об этом будешь знать только ты.

– Даже и не знаю. Он стал любезнее со мной в последнее время, с тех пор как я начала продавать рисунки в том же магазине, где Сол продает свои резные камни.

– Конечно, деньги. – Арабелла вздохнула.

– Нет, не только деньги. Возможно, теперь я уже не кажусь ему полной неудачницей. – В голосе Евы слышалась тоска. – Я имею в виду, что раз уж я такая...

– Ты лишь чуть-чуть прихрамываешь, а это почти ничего не значит. Иногда это совсем не заметно.

– Неправда. Не притворяйся, Белла. Ты же отлично знаешь, что мы оба – Руперт и я – всегда были огромным разочарованием для отца. Это правда, и я привыкла к этому. Тем не менее, – она светло улыбнулась, – если я смогу сделать себе имя как художница, пусть даже маленькое, это будет приятно отцу. Не потому что его интересует искусство, но он не отрицает его, как отрицает все, что делает Руперт. Бедный Руперт...

– Бедный?

Ева кивнула.

– Он никогда не был счастлив. У него нет никакой отдушины, я думаю, что он даже не знает, что это такое. – С минуту она с пониманием смотрела на сестру, потом добавила: – Если не считать того, что он везде следует за тобой и хочет быть с тобой рядом. Так что, может быть, будет даже лучше, если ты выйдешь замуж.

Арабелла, покраснев, ответила:

– Ты очень мудрая. Или ты просто стараешься успокоить меня?

– И то, и другое. Все, временами даже ты, считают меня ребенком или немного простушкой. Но я владею собой. И я знаю, что мне нужно от жизни, так же, как Сол. Думаю, талант сделает его когда-нибудь знаменитым, а ты будешь очень-очень счастлива и будешь гордиться им, Арабелла. Я рада за тебя, правда.

Итак, все было решено. Все сомнения, касающиеся младшей сестры и возможной реакции сэра Роджера на этот неожиданный брак, отметены. Сердце Арабеллы было наполнено легкостью и счастьем, когда они с Евой шли по тропинке между деревьев, одетых в весеннюю листву. На земле играли тени. С ветки цветущего дерева вспорхнула птичка.

Ева наклонила голову к букетику нарциссов.

– Я, возможно, нарисую их, – сказала она, – и подарю тебе в качестве свадебного подарка. Я уверена, что мистер Дюк сделает рамку. Он так же хорошо умеет делать все руками, как и Сол.

Нет, не так, как Сол, подумала Арабелла. Сол другой, он уникальный мастер, его искусство обязательно сделает его знаменитым. Она не думала о том, что этот дар может когда-нибудь омрачить их жизнь или явиться причиной непонимания между ними. Она станет помогать Солу и воодушевлять его как только это будет возможно на протяжении всех последующих лет.

Они любят друг друга, и только это имеет значение.

Итак, в конце апреля Сол повез Арабеллу в Труро, якобы по магазинам, а оттуда еще три мили на север до деревушки, где их и обвенчал священник.

Роджер в это время был в деловой поездке, а в день своего возвращения нашел на столе в библиотеке записку от Арабеллы, в которой она извещала его о происшедшем событии. Он вскрыл конверт, и, пока читал, с его лица исчезли все краски, оно стало настолько бледным, что казалось пепельно-серым. Уголок его рта подергивался, рука, в которой он держал письмо, дрожала. Он несколько мгновений стоял неподвижно, потом еще раз прочитал письмо, написанное твердым почерком Арабеллы.

«Дорогой отчим.

То, что я собираюсь сообщить, будет ударом, я знаю. Но пожалуйста – пожалуйста/ – постарайся понять. Мы с Солом поженились сегодня. Мы любим друг друга, и мне хотелось бы, чтобы нанашей свадьбе присутствовал и ты. Но я знаю, что ты никогда не согласился бы и постарался бы остановить нас, поэтому все так и произошло. Я не ожидаю, что ты простишь меня, зная твое отношение к Даркам, но если бы ты смог, то это 5ыло бы лучше для всех нас и я могла бы часто видеться с тобой. В любом случае, с тех пор как в Фернгейт взяли новую девушку помогать по дому, во мне нет необходимости. И у тебя есть Ева. Она любит тебя по-своему. Если бы ты нашел время уделять ей побольше внимания, я уверена, что она стала бы для тебя огромным утешением.

Я оставила в гардеробе чудесные платья, которые купила, когда ты на этом настоял, а взяла лишь голубое атласное для особых случаев – если, конечно, такие будут в Оулесвике. Остальные Ева может взять себе. Она может быть красивой, ты се знаешь. Или ты этого не замечал?

Надеюсь, что Руперт будет продолжать работать и станет вести себя как следует.

Спасибо за все, что ты для меня сделал.

Твоя Арабелла».

Очень медленно Роджер достал из кармана фляжку, поднес ее к губам и допил остававшийся бренди. Затем он тяжело опустился на стул и сидел некоторое время неподвижно, сильно ссутулившись; пот струился по его лбу и подбородку, галстук больно врезался в шею. Его бросало то в жар, то в холод.

Он опять перечитал письмо. Им владела лишь одна мысль: Арабелла оставила его – ушла к этому молодому гиганту, сыну Леоны, плоду его собственной неосмотрительности, который и появился-то в результате глупой опрометчивости семнадцать – или уже восемнадцать – лет назад. Будь же он проклят за то, что украл у не то единственное, что он, Роджер Куртни, ценил в Фернгейте. Арабелла была его единственной любовью и привязанностью. Как она могла так поступить с ним, так лгать и притворяться, что заботится о доме, когда единственной ее мыслью было тайно сбежать в объятия молодого Дарка, его, Роджера, врага.