Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 1)

«Пожуй-ка».

Опять ядрёная горечь пробрала воспалённое горло Дарёны. Так она и уснула с корешком за щекой, а на следующий день почувствовала заметное облегчение. Когда они добрались до Червеноградца, горло уже почти не беспокоило Дарёну, хотя петь она ещё не могла: выходило хрипловато, да и кашель порой схватывал. На въезде с них взяли побор: за телегу – одну серебряную белку, да за лошадь – две. (С пеших путников ничего не брали). Шесть белок составляли куну, и именно столько пришлось отдать за десять дней постоя… А ещё для лошади кормёжка, да и самим что-то есть надо! Словом, к работе следовало приступить немедленно.

Мысль о переодевании Цветанка сочла здравой, и уже к вечеру в день въезда в город на ней была праздничная вышитая рубаха, две юбки и передник, отделанный по краям тесьмой. На вопрос Дарёны: «Где добыла?» – золотоволосая подруга подмигнула: «Одна добрая девушка подарила. А это вот – тебе».

На руки Дарёны прохладными лёгкими змейками легли три шёлковых ленточки – красная, голубая и зелёная. Подарку сопутствовал самый крепкий поцелуй и ясный, невинный взгляд, а потому Дарёна не встревожилась от слов «добрая девушка»… Это позже у Цветанки вдобавок к воровскому таланту обнаружится удивительная способность всюду находить таких девушек. Подпав под её васильковоглазое очарование и проникнувшись душераздирающей историей злоключений, от слушательницы к слушательнице всё более превращающейся в небылицу, они будут одаривать плутовку всем, чем только можно: одеждой, едой, деньгами… А иногда и лаской. Но всё это будет потом, а сейчас главным предметом тревоги стал голос Дарёны, который следовало поберечь после болезни. Решили, что спеть попробует Цветанка.

И ведь получилось! Если разговорный голос у предприимчивой синеглазки был ломок и хрипловат, как у мальчишки-подростка, то певческий оказался на удивление звонким, сильным и заливистым, как холодный ручей. Она знала множество весёлых, а подчас даже похабных и неприличных песен, от которых мужчины хохотали во всё горло, а женщины краснели и прикрывались платочками. Дарёне оставалось лишь звенеть струнами, а всё остальное делала подруга. Это принесло такой успех, какого в пору своих одиночных выступлений Дарёна и не знала… Их стали звать себе на потеху и зажиточные люди; у них девушкам обламывалась щедрая плата, а часто и сытный обед. Свою первую зиму бродячие певицы пережили благодаря купеческой дочке, которой так приглянулась весёлая и заводная Цветанка, что она упросила отца позволить девушкам остаться в доме. Вдовый купец, обожавший и баловавший свою дочурку, позволил, и подруги поселились вместе со слугами на правах личных увеселительниц красавицы Милорады.

Сытное и благополучное это было житьё, и всем бы хорошо, кабы не одно «но»… Купец уехал по торговым делам; скучая в одиночестве, Милорада часто звала девушек к себе и просила исполнить те самые непристойные песенки. Цветанка ломалась:

«Ах, государыня моя, так ведь девица я, а девице такое петь не приличествует».

Милорада, томная и луноликая, возлежа на богатой постели и теребя пальцами кончики своих толстых, блестящих кос длиною ниже пояса, уговаривала:

«Да полно тебе, Цветик! Батюшка в отъезде; кто нам что скажет? Ну, если хочешь, я велю подать тебе мужское платье, и будешь не девица, а отрок! А что? Вот потеха-то будет!»

Вышло и правда потешно: одетая в щегольской мужской наряд, с убранными под шапку волосами, Цветанка отплясывала в спальне купеческой дочери, лихо выбивая дроби каблуками, и частым горохом сыпала песенку за песенкой, да такие, что у Дарёны пылали уши. Откидываясь на подушки и хлопая в ладоши, Милорада звонко хохотала, и её круглые щёчки-яблочки покрывались наливным румянцем, а большие карие глаза, сужаясь в щёлочки, озорно блестели. Девичий смех прыгал бубенчиком по комнате, а на оконце хвостами диковинных птиц горели морозные узоры. Против этих увеселений была только мамка Сорока – грузная и грудастая, высокая бабка, с детства нянчившая Милораду. Однако, сколько ни ругалась, сколько ни бурчала мамка, сделать она ничего не могла: выросшая девица проявляла барские замашки и запросто приказывала своей старой няньке выйти вон. Той оставалось только грозиться:

«Вот приедет батюшка – всё-ё-ё расскажу про ваши непотребства!»

А купеческой дочке было всё нипочём. Забросив рукоделие, она восхищалась ловкостью, с которой Цветанка носила мужской наряд, а однажды, томно вздыхая, сказала:

«Ох, Цветик… Была б ты парнем – убежала бы с тобою на край света!»

Цветанка, молодецки заломив набок шапку, с шальным блеском в глазах подыграла:

«И не говори, госпожа моя! Сама б тебя украла – красавицу такую! Вот только к роскоши ты сызмальства привыкла – стала б жить со мною скромно?»

Опустив пушистые ресницы и теребя бисерные нити накосника [15], Милорада с забавной важностью заявила:

«С тем, кто мил мне, стала бы жить и в землянке».

Глядя на её богато расшитый золотом и жемчугом замшевый башмачок, выглядывавший из-под подола, Дарёна подумала: неужто и правда стала бы? Эта балованная, привередливая красавица как-то не представлялась ей в той нищей землянке, где они жили с Цветанкой и бабулей. Вставать чуть свет, таскать воду, топить печь… Обжигая руки, доставать с пылу-жару грубый хлеб из ржаной муки пополам с отрубями. Полоскать в ледяной воде бельё. Хм…

А Милорада, мечтательно глядя в окно, сквозь сказочный ледяной узор, подпёрла рукой подбородок. Её глаза, похожие на ягодки мокрой чёрной смородины, потупились, а скулы зарозовели от какой-то мысли, которую она смущалась высказать.

«Цветик… А ты уже целовалась?» – решилась она наконец.

«Да, моя госпожа», – с усмешкой ответила Цветанка.

«А я – нет, – вздохнула купеческая дочь. И пытливо вскинула ресницы: – А как оно?»

Глаза Цветанки отразили морозный блеск узоров на стекле.

«Словами это не описать», – проговорила она задумчиво.

«А покажи», – попросила вдруг Милорада, зардевшись.

Нутро Дарёны сначала будто стиснули калёные щипцы, а потом внизу живота разлился холод. Цветанка бросила на неё извиняющийся взгляд: мол, не серчай, ничего не поделаешь. Желание благодетельницы и госпожи – закон. Милорада же тем временем, с широко распахнутыми от ожидания глазами, вытянула шею… Тёмные косы, атласно блестя и переливаясь бисерными нитями, ниспадали по золотому шёлку, алый рот приоткрылся, и Цветанка, окинув всю эту прелесть ласковым взглядом, склонилась к ней. Пухлая нижняя губка Милорады по-детски капризно оттопырилась, и бойкая исполнительница неприличных песенок с лучиками улыбки в уголках глаз нежно прихватила её своими. Дарёна больше не могла на это смотреть.