Холли Престон - Любовный поединок

Эйд подобрался, придвинулся к ней поближе. Казалось, в любой момент он может выкинуть самый невероятный фортель.

— Что ж, сделай одолжение, просвети меня, Кэтрин. Чего же не хватает?

— Ты не припоминаешь некий фактор, который ты намеренно опустил в своих изысканиях, мистер аналитик? — бросила она.

И пояснила, уже не в силах скрывать презрение:

— Чисто проделанный номер с официантом и опрокинутым подносом. Причем проделанный очень своевременно.

Вновь судорога исказила лицо Эйда. Можно было подумать, что прямо перед собой он увидел ядовитую змею. Он зачем-то полез в карман пиджака, машинально извлек оттуда шариковую ручку и несколько раз подбросил ее вверх.

— Ты хочешь сказать, что поддалась на гнусную клевету Алины? — Он уже просто шипел. — После всего, что между нами было?

У Кэтрин было такое ощущение, что от него волнами исходят воспоминания о той ночи, ее сердце болезненно сжалось. Ей вдруг вспомнилось избитое выражение, что ненависть — лишь обратная сторона любви — любви попранной, оскорбленной, униженной. Неужели и она сделала поспешные выводы из неправильных посылок? Кэтрин была настолько потрясена своим предположением, что даже не нашлась, что ответить. В душе она уже отступала, пряталась от его настойчивого взгляда, готовая замкнуться в себе, оградить себя от новых ошибок. Она была в таком смятении, что ей стало дурно.

— А вот и я!

Три стакана со звоном ударились о столик. Это Том вернулся из бара с лимонным соком для Кэтрин и джином для себя и Эйда. Она пожалела, что не заказала какой-нибудь убойный напиток. Может, помогло бы немного заглушить боль в душе. Надо все же разобраться в том, что происходит и как ей держаться с Эйдом Стивенсоном.

— Спасибо, дорогуша. — Эйд как ни в чем не бывало поднял стакан. Он улыбнулся приятелю — человек, владеющий собой и полностью контролирующий ситуацию. — Ты сегодня был просто великолепен, и я тобой горжусь.

— Ты слушал мое интервью по радио? — Хорд просто расцвел.

— И очень внимательно. Ты справился лучше некуда. Завтра тебе уже будет совсем легко.

Эйд, сам того не зная, буквально повторил то, что перед этим внушала Тому она, и Кэтрин сразу вспомнила, насколько совпадали их суждения, какая гармония царила между ними в тот вечер. У нее возникло тоскливое чувство — ведь она все это отвергла. А что, если он вовсе не собирался ее соблазнять и обманывать?

Кэтрин взяла стакан и стала потягивать терпкую жидкость, слушая, как Том рапортует о деталях интервью Эйду, просит его высказаться по этому поводу. Том явно и плюнуть побоится без разрешения своего закадычного дружка, ловит каждое его слово, словно это было чистое золото.

Кэтрин ядовито напомнила себе, что ей не приходится рассчитывать на какие бы то ни было нормальные отношениия с Эйдом. Он и раньше был предубежден, а теперь вообще вообразил ее этакой сиреной, завлекающей мужчин в постель на одну ночь. Да еще назвал ее мужа беднягой — вот уж совсем неуместно. Кэтрин с горечью стиснула зубы. Какое он имеет право выставлять ее в таком черном свете? Он же ничего, абсолютно ничего не знает о ее браке!

С другой стороны, и ей тоже немногое известно о его семейной жизни. О том, как он вел себя, что делал и что чувствовал. Она имела представление об этом лишь со слов Алины. Эбнер Айзекс относился к версии Алины скептически, однако нельзя отрицать — истеричное предсказание все более начинает сбываться.

И то, что Эйд сейчас так на нее набросился, тоже не слишком вдохновляло Кэтрин, хотя она и сама в значительной мере спровоцировала его подозрения. Он тут же ухватился за эту зацепку и сразу предположил самое худшее. Эйд явно упивается своими бредовыми подозрениями, якобы нанесенным ему оскорблением. У него и в мыслях нет, что, может, он сам и виноват.

Простите, но она слишком устала от подобных виражей. Лучше уж остаться кошкой, которая «гуляет сама по себе»…

Она уже разок прошла через адское замужество. Повторный эксперимент вынести невозможно. Ей надо… чтобы все было так, как в ту единственную ночь с Эйдом. Но ведь именно Эйд показал ей и обратную сторону любви — исступленно беснующуюся ненависть.

Кэтрин внутренне содрогнулась.

И Эйд, будто уловив ее состояние, впился в нее горячечно поблескивающими глазами, пытаясь проникнуть в самые сокровенные мысли и чувства.

Все… достаточно, мысленно приказала себе Кэтрин. Комедия окончена.

— Объявляется посадка на рейс номер сто двадцать шесть Мельбурн — Сидней. Пассажиров просят пройти на посадку.

Кэтрин стремительно встала. Сейчас она полетит домой. Единственный человек, который ей сейчас «действительно был нужен, — это мама.

9

Создавалось впечатление, что пробираться к своему лайнеру они будут целую вечность. Эйд терзался безысходными сожалениями. Алина! При этом имени он скрипнул зубами. Сколько раз в течение той волшебной ночи, проведенной с Кэт, у него в мозгу мелькало предостережение: «Скажи ей об Алине! Скажи немедленно!» А он, сентиментальный кретин, откладывал, чудилось: успеется — ведь впереди вся жизнь.

Опасения отодвигались все дальше, казались все менее существенными. Кэтрин была с ним… Их близость слишком драгоценна, чтобы допустить в нее кого-то постороннего. И заводить разговор об Алине — это уж верх нелепости…

Ничего, он честно признается утром, перед тем, как Кэтти уйдет, окончательно решил тогда Эйд.

Если бы он только не проспал!

Если бы Кэтрин разбудила его перед уходом!

А если бы и так, сказал бы он ей?

Что толку обманывать самого себя? Скорее всего, нет, не сказал бы. Отношения с Кэтти сулили столько чудесного, что он, проснувшись, совершенно позабыл об Алине. И не вспомнил о ней даже на мгновение, когда звонил в «Эври дэй». Он обрел свое счастье, свой идеал, остальное — суета сует. Хотелось лишь одного: снова увидеть Кэтрин. И вот, услышал… увидел.

Между ними возникла необыкновенная связь. Неужели это мираж? И ничего нельзя исправить?

Он беспощадно напомнил себе, что сейчас своими дурацкими нападками, грубыми намеками на то, что Кэтрин просто использует других, сам надругался над единственным светлым чувством в своей жизни.

Эйду не было нужды смотреть на Кэтти, чтобы понять, каким успехом увенчались его старания разрушить то хрупкое и бесценное, что незримо соединяло их. Кэтрин шла к самолету отстраненная, погруженная в себя. Он потерял ее… потерял навсегда.

Еще в зале Эйд почувствовал, как в ее глазах появилась решимость: нежная и ранимая васильковая синева сменилась холодным излучением сапфира. Такие, как она, никогда не возвращаются назад. Воздвигла вокруг себя стену, и ему уже не было допуска внутрь. Она шла одна.