Сосед! Не грози-ка дочке генерала - Катя Морошка
В глазах мамы он уже Василий Лановой, Боярский и Жан-Поль Бельмондо в одном флаконе, но и этого Жданову оказывается недостаточно. Косая улыбка, как взведенный курок, и выстрел в упор:
— А фотографии детские покажете? Оксана маленькая наверно была смешная…
Из ноздрей папы едва не идет пар, он крепко держит вилку и глаз не сводит с Жданова, будто опасается, что тот прямо сейчас у него эту вилку умыкнет.
— В шкафу, — улыбается мама. — Вы правда посмотреть хотите?
— Конечно, хочу. А если видео есть, вообще отлично.
— Пойдемте тогда, они в соседней комнате.
Подмигнув мне перед тем, как встать, Миша поднимается и послушно следует за мамой.
Ну все, теперь он обеспечил себе надежный щит от генерала, отвоевал союзника и прикрытый тыл.
— Оксана… — хрипит папа, наконец, оставив в покое несчастную вилку. — Ты это все серьезно?
— Что именно?
— С Ждановым. Он же… Дьявол во плоти. Изувер. Не удивлюсь, если у него родственные связи с Гитлером есть.
— Не знаю, я ничего такого за ним не заметила, — невозмутимо веду плечом и как ни в чем не бывало накалываю кусочек сыра на шпажку.
Папа встает со стула и садится рядом со мной на тот, где минуту назад сидел Миша. Наклоняется и тревожно шепчет:
— Когда заметишь, поздно будет!
— Мне кажется, ты на него наговариваешь. Миша добрый, заботливый.
— Не верь! Притворяется гад! Я то его настоящее лицо знаю! Это он здесь такой хороший… Стихоплет чертов! Мало мне его на работе было, так теперь еще и дома терпеть?
— Не переживай, пап. У вас мы жить не будем. Стенку между квартирами снесем и…
— Оксана! — не выдерживает папа и поворачивает меня за плечи к себе лицом. Так и остаюсь с шпажкой в руках и сыром. — Я запрещаю!
— А если это любовь, пап?
— Это не любовь, доча. Это психоз, гипноз и манипуляция!
— Знаешь, что папа? Тебе не угодишь. То давай жениха, привожу — ищи другого. Я так до старости буду перебирать. Может сразу перейдем к стадии, где ты как всегда нарушишь свои обещания и запретишь мне открыть кондитерскую?
Изучив меня пристальным взглядом, папа слегка выдыхает и ставит локоть на стол.
— Так ты специально это все затеяла? Меня позлить?
— Нет. У нас с Мишей правда все серьезно, — бессовестно вру. — Ну, может не так серьезно, как могло показаться, но мы встречаемся уже… какое-то время.
— Вот, что я тебе скажу. Получишь ты свою кондитерскую. Деньги, что занимал, я тебе верну, от себя добавлю. Но чтобы этого, — сжав зубы, он указывает в сторону, куда ушли Миша с мамой, — я больше рядом с тобой не видел!
— Пап, ты чего? — изумленно вылупляю глаза. — Он мне стихи только что читал, в любви чуть не признался. Детей хочет. Я не могу играть с чувствами другого человека. Да и мои уже никуда не денешь…
— Оксана!
— Прости, пап. Я, конечно, подумаю над твоим предложением… Но разве может быть что-то дороже любви?
На мгновение сжимаю его руку, чмокаю в щеку и поднимаюсь, а суровый генерал только открывает и закрывает рот, как рыба. Нет, папу мне не жаль, пусть помучается денечек за то, что столько лет заставлял плясать под свою дудку. А завтра я, так и быть, позволю себя уговорить и “расстанусь” со Ждановым, сопроводив это событие тонной слез.
— А вот и мы, — довольная мама возвращается в комнату вместе с Мишей.
Фото они явно просмотрели не все, но, очевидно, актерского таланта Мише хватило, чтобы окончательно сразить маму.
— Ну что, ватрушечка, пора домой? Маме с папой на сегодня хватит впечатлений.
Мамин взгляд нежно и тепло скользит по нам, тогда как папин становится похожим на заряженное дробью ружье, готовое изрешетить Жданова. А он и рад.
— Да, поехали.
Скрываю довольную улыбку и вместе с ним выхожу к такси. Жданов тут же меняется до неузнаваемости. Даже походка становится другой, а выражение лица вновь напоминает мне соседа в борцовке.
— Все? Удался маскарад? — спрашивает он и расстегивает пуговицу на рубашке, которая явно мешала ему весь вечер.
— Ага. Папочка сказал, что на все согласен, только бы тебя больше не видеть.
— Ну вот видишь. А ты тряслась как паралитик. Я ж сказал, все будет.
Самодовольно оскалившись, Миша открывает мне дверь такси и делает галантный приглашающий жест рукой.
— Мда, твой актерский талант я явно недооценила. Как и искусство импровизации. Стихи на ходу придумал?
— Нет, всю ночь не спал, сочинял, — саркастично хмыкает.
Усаживаюсь в такси, водитель ждет, когда второй пассажир обойдет багажник и усядется тоже, и я жду вместе с ним, а как только за мишей закрывается зверь, задаю вопрос, который мучил весь вечер:
— Не страшно, что генерал теперь отыграется?
— Как? Хуже, чем сделал, он уже ничего не придумает. Считай это бунтом задолбанного следака.
— Чего? — разворачиваюсь к нему боком и внимательно смотрю на лицо, скрытое тенью машины. — Так это тебя задолбали?
— А кого еще?
— У меня противоположная информация.
— Ну… Скажем, мы друг друга стоим. Оба упрямые, оба с характером, оба не хотим уступать.
— Только у генерала рычагов побольше, — отвечаю ему сарказмом на шутку про стихи.
— Твоими стараниями, цыпа, один мой рычаг все его заблокировал.
Машина тормозит возле нашего подъезда, и я тянусь к ручке двери.
— Имей в виду, если ты этот рычаг собрался против моего папы активно использовать… Оно и срикошетить может.
Вслед за мной выбравшись из машины, Жданов поднимает воротник, чтобы за него не летел снег, который к вечеру начал усыпать хлопьями город, и, поравнявшись со мной, нахально накидывает руку мне на плечо.
— Рикошетов я не боюсь. К тому же мы с тобой уже подружились.
— У нас временное перемирие. Но насчет папы я вообще-то серьезно. Не вздумай его до инфаркта довести.
— Да генерал крепкий мужик, выдержит, — хмыкает Жданов, но я пихаю его локтем в бок, почему-то до сих пор не стряхнув с плеча его руку. Он сам ее вынужденно убирает у лестницы
