Не отдавай меня ему - Лия Султан
Миловидная девушка в белом халате несколько раз проводит датчиком, замирает, потом снова двигает его и диктует ассистентке какие-то цифры.
— Да, беременность есть, — наконец говорит она деловым тоном. — Пять-шесть недель. Поздравляю. Вот, смотрите, — она показывает ручкой на маленькое тёмное пятнышко на экране. — Ваша будущая лялька.
Я смотрю на это пятнышко, и странное чувство тепла разливается за рёбрами. Мой ребёнок. Моё маленькое, хрупкое спасение и моё же самое большое препятствие к свободе. Мысль о Зауре, который теперь получит надо мной ещё большую власть, пронзает меня, как ледяной клинок.
Нет. Я не позволю этому случиться.
«Я не скажу ему, — твёрдо решаю я, не отрывая взгляда от экрана. — Пусть меня назовут грешницей, пусть проклянут. Но я должна уйти от него. Для себя. И для тебя, малыш».
Врач вытирает мой живот салфеткой и протягивает распечатку с тем самым изображением. Я беру её, как самую ценную реликвию, и с ним же возвращаюсь к гинекологу. Она проверяет по базе готовность анализа и утвердительно кивает, когда находит его. Говорит, что мне повезло — так быстро обычно не управляются.
— Всё подтверждается. Поздравляю вас. Показатели в норме. Теперь главное — спокойствие и забота о себе. Встать на учёт нужно до двенадцати недель, не позже.
Я киваю, автоматически принимая брошюры о питании и витаминах. Выходя из кабинета, сую руку в карман лёгкого кардигана и сжимаю листок с УЗИ. Внутри меня бьётся новая жизнь. И я буду бороться за неё. До конца.
На обратном пути мы попадаем в пробку из-за крупной аварии. Водитель пытается объехать её, но я вижу две искорёженные машины и раненых людей, которых грузят на носилки фельдшеры скорой.
«Плохой знак», — отчего-то проносится в голове, но я отгоняю эту мысль.
Я стараюсь стряхнуть с плеч напряжение прошедшего утра, но внутри всё ещё дрожит — от волнения, от страха, от странной радости, которую я боюсь признать.
Приезжаю к полудню и тихо вхожу в дом деверя. Из кухни с подносом выходит Джала, и, увидев меня, вздыхает. Её лицо неспокойно, глаза полны тревоги. Она берёт моё пальто и шепчет, наклоняясь так близко, что её дыхание касается моего уха:
— Они здесь. Твой отец и мачеха. Приехали раньше. Я уже позвонила Джафару, он выезжает.
Моё сердце проваливается куда-то в бездну. Я киваю, сглатывая комок в горле. Так скоро. У меня нет ни минуты, чтобы подготовиться, собраться с мыслями.
Делаю глубокий вдох и вхожу в гостиную.
Отец сидит в большом кресле. Он напряжён и выглядит усталым. Увидев меня, поднимается, и в его глазах я читаю смесь облегчения и беспокойства.
— Здравствуй, папа, — подхожу, обнимаю его, чувствуя знакомый запах табака и его одеколона. Целую в щёку.
— Здравствуй, дочка, — он гладит меня по плечу, но в его прикосновении нет прежней ласки.
Затем я поворачиваюсь к мачехе. Она сидит на диване — прямая и неумолимая, как всегда. Её руки сложены на коленях, на лице — маска холодного неодобрения. Я подхожу и склоняюсь, чтобы обнять её.
— Здравствуй, мама, — говорю я, целуя её в щёку.
Её тело остаётся жёстким, она едва отвечает на приветствие. Когда я пытаюсь отойти, её рука хватает меня за запястье — не сильно, но достаточно, чтобы остановить. Её узкие и колкие глаза впиваются в меня.
— Латифа, — каждый звук её голоса отточен, как лезвие. — От тебя мы такого не ожидали. Какой пример ты подаёшь моим дочерям?
Я замираю, не в силах пошевелиться.
— Как ты могла так нас опозорить? Уйти от мужа? — она произносит это слово «мужа» с таким почтением, будто Заур — святой. — Почему я должна краснеть за тебя перед твоей свекровью? Весь район, наверное, уже судачит. Ты думала о своём отце? О нашей семье? О младших сёстрах?
Каждое её слово — как пощёчина. Тепло, которое жило во мне после визита к врачу, мгновенно испаряется, сменяясь ледяным ожогом гнева. Я смотрю на отца, но он не спешит заступаться.
Я медленно высвобождаю своё запястье из её пальцев. В ушах звенит. Из приоткрытого окна слышен голос Джафара. Он приехал с работы. Мой спаситель...
Но до его появления я остаюсь здесь одна — перед судом своей семьи и с тайной под разбитым сердцем.
Глава 12
Слова мачехи повисли в воздухе — тяжёлые и ядовитые. Стыд, который она пыталась во мне разжечь, внезапно погас, сменившись холодной, острой яростью. Я медленно выдёргиваю запястье из её цепких пальцев и, выпрямившись, гляжу ей прямо в глаза.
— Я никого не опозорила, — голос, к собственному удивлению, звучит ровно и твёрдо. — Позор — это терпеть побои и унижения. Позор — это молчать, когда твою душу растоптали. Я ушла, чтобы сохранить себя. И мне нечего краснеть ни перед Зулейхой-ханум, ни перед всем районом.
Севда откидывается на спинку дивана, её глаза округляются от изумления. Даже отец поднимает на меня взгляд, в котором мелькает что-то похожее на испуг.
— Латифа! Как ты смеешь так разговаривать! — выдыхает она.
— Я говорю правду, которую вы не хотите слышать, — не отвожу взгляда. — Вы предпочитаете видеть меня несчастной, но удобной для вашей репутации.
В этот момент в прихожей раздаются уверенные, тяжёлые и знакомые шаги. Атмосфера в комнате мгновенно меняется — становится напряжённой.
В дверном проёме появляется Джафар. Он в деловом костюме, его лицо спокойно, но в осанке чувствуется непререкаемый авторитет. Его взгляд скользит по мне, задерживаясь на пару секунд дольше, чем нужно, будто проверяя, цела ли, а затем переходит на гостей.
— Ассаляму алейкум, Мустафа-ага, Севда-ханум. Добро пожаловать в мой дом.
Отец и мачеха тут же преображаются. Папа встаёт, чтобы поприветствовать его рукопожатием и лёгким объятием. Севда отвечает на приветствие, почтительно сложив руки и склонив голову. Они знают, с кем имеют дело — с человеком, чьё слово и положение в обществе имеют вес.
— Ваалейкум ассалям, — почтительно говорит отец. — Простите, что побеспокоили.
— Никаких беспокойств, — Джафар подходит к столу и занимает место в большом кресле, бессознательно утверждая своё главенство. — Вы — семья Латифы. Ваше место здесь, когда речь идёт о её судьбе.
Севда, ободрённая его вежливым тоном, но не замечающая стали в его глазах, тут же решает взять инициативу.
— Джафар-бей, мы очень благодарны вам за заботу о нашей Латифе, — начинает она слащавым тоном. — Но, конечно, вы понимаете, ей пора
