Мой грешный муж - Миа Винси
Никаких фиалок. Вместо этого у ее кровати лежал самый необычный букет из всех, что она когда-либо видела, — дико разномастная и буйная смесь цветов. Джошуа собрал бы для нее что-то похожее, если бы ему когда-нибудь взбрело в голову начать собирать цветы. Это зрелище вызвало у нее улыбку: он вернулся.
Ради ребенка, не ради нее. Это было первое, что он сказал. Он позволил себе полюбить этого ребенка, и он никогда не переживет потерю, и это снова заставит его бежать; возможно, он уже ушел. Что она могла сделать? Ей придется отпустить его.
Она подняла цветы. Они были перевязаны ленточкой. Ленточкой Эмили. Да, скорее всего, их сорвала Эмили. С какой стати Джошуа стал бы срывать ей цветы?
За исключением того, что это должен был сделать Джошуа. Он мог бы это сделать. Почему он этого не сделал? Дьявол!
Отпустить его?
Пусть попробует!
Она отшвырнула цветы и вскочила с постели, чувствуя легкое головокружение, усталость и боль, между ног у нее было влажно, но она была в порядке. Ну, нет, она не была в порядке, ее сердце ныло от пустоты, оставленной ребенком, но с ней все будет в порядке. Однажды. Это случалось, они все так говорили. Иногда дети просто не готовы к появлению на свет.
Что ж, все, что она могла сейчас сделать, — это горевать и ждать, пока ее сердце и тело исцелятся, и искать надежду в словах других женщин. Но что касается его? О нет, в самом деле, мистер Девитт. Так не пойдет. Не в этот раз. Она всегда принимала все, что бросала ей жизнь. Неужели она думала, что обладает стойкостью и терпением? Нет, это была трусость. Больше не надо. Она не собиралась принимать все, что бы ни подкинула ей жизнь, не в этот раз, не без борьбы.
Головокружение прошло, она успокоила недовольного мистера Твита, сняла ночной чепец и вышла с фонарем в темный, спящий коридор.
Увидев пустую спальню, она задрожала от страха, но продолжала идти, не обращая внимания на слабость в ногах, спустилась по лестнице и проскользнула в кабинет.
И он был там, бодрствовал у камина, глядя на угли, как делала она сама все эти ночи в одиночестве. Он не обернулся; казалось, он даже не слышал, как она вошла.
Ее глаза впитывали его, каждый любимый, проклятый дюйм его тела, этого приводящего в бешенство, сильного, пленительного мужчину, который вывернул ее наизнанку и превратил в кого-то нового.
Нет, не в кого-то нового. В ту, кем она всегда была внутри.
И он думал, что бросит ее?
Ни за что!
Она с легким стуком поставила фонарь.
— Ты больше не убежишь, — объявила она.
Он вздрогнул и вскочил на ноги, пересек комнату и направился к ней, раскинув руки и не переставая говорить.
— Ты проснулась. Как ты? Тебе нужно отдохнуть. Почему ты не отдыхаешь? Давай я отведу тебя наверх. Мне так жаль. С тобой все в порядке?
— Так не пойдет. Я этого не потерплю.
Тень пробежала по его лицу. Его руки опустились. Он остановился, хотя его тело продолжало тянуться в ее сторону. Он был напряжен, как скрипичная струна, его мягкие темные глаза бешено метались по ее лицу.
— Пожалуйста, — мягко сказал он. — Позволь мне…
— Нет. — Его плечи дернулись, но она едва заметила это. — Всю свою жизнь я была воспитанной и вежливой и никогда не доставляла неприятностей. Больше нет. Я этого не приму. И ты не убежишь.
— Кассандра…
— Прекрати.
Она подняла ладони и сердито посмотрела на него.
— Я не буду вести себя хорошо и не буду вежливой, и ты не будешь возражать, потому что это ты научил меня быть грубой. Ты трус и дурак, и ты больше не убежишь, слышишь меня? Я знаю, это больно, это так сильно ранит, но тебе придется остаться здесь и принять это как… как женщина! Да, именно так ты и поступишь. Я хочу мужа, и ты единственный, кто у меня есть, и единственный, кого я хочу, так что ты… черт возьми, будешь мне мужем.
— Кассандра…
— И не смей говорить мне, чтобы я не ругалась! Я буду ругаться, если захочу! Я устала быть хорошей. Я собираюсь доставить тебе неприятности, Джошуа Девитт, ты будешь моим мужем, даже если мне придется стукнуть тебя по голове и связать. Ты сказал мне бороться за то, что принадлежит мне. Что ж, ты мой, и на этот раз я буду бороться.
Она шагнула вперед, но тут на нее накатила волна головокружения, и колени чуть не подкосились. В мгновение ока Джошуа подскочил к ней, подхватил ее на руки и отнес на диван. Он положил ее на диван так, словно она была самой драгоценной вещью в мире, а затем опустился на пол, держа ее за руки.
— С тобой все в порядке? — прошептал он. — Что тебе нужно? Скажи мне, что тебе нужно.
— Со мной все в порядке, я…
Головокружение исчезло, а вместе с ним и ее рассудок, ибо с какой стати Джошуа стоит на коленях на полу? Держит ее руки в своих, больших, теплых и сильных, гладит ее пальцы, смотрит на нее так, словно его мир вот-вот рухнет?
— Ты хочешь, чтобы я остался? — сказал он. — Правда?
Очевидно, он тоже потерял рассудок.
— Ты что, не расслышал ни слова из того, что я только что сказала?
Его глаза не отрывались от ее глаз, когда он прижал ее пальцы к своим губам. Его пальцы были такими сильными и уверенными, они могли удержать все ее тело и душу, а его глаза могли растопить ее кости, они были такими горячими, темными и влажными.
Влажными.
В его глазах стояли слезы.
— Я был тебе не нужен. Ты отослала меня прочь. — Он говорил шепотом, который разрывал ее и без того истерзанное сердце. — Ранее сегодня. Я так сильно разрушил наши отношения, что даже когда тебе было очень нужно, ты оттолкнула меня.
— Я никогда…
— Ты сказала «Не ты». Я хотел помочь тебе, но ты сказала «Только не ты».
Он сжал губы и на мгновение закрыл глаза. У нее самой навернулись слезы. Она соскользнула на пол и, высвободив одну руку, прижала ее к его щеке.
— Я не хотела, чтобы ты видел, что происходит, — тихо сказала она. — Я
