Мой грешный муж - Миа Винси

Дом было так далеко. Никогда еще ничего не казалось таким далеким. Как это получилось? Еще один кошмар: он шел и шел, не приближаясь ни на шаг, его убитая горем жена становилась все тяжелее в его объятиях, цепляясь за него, а он, беспомощный, понятия не имел, что для нее сделать, как ей помочь, и только шел, шел, шел.

И вдруг он оказался там, в огороде, протиснулся через ближайшую дверь на кухню, где было жарко, ароматно и неожиданно тихо.

— Позовите доктора, — рявкнул он первому встречному. — Нет, акушерку. Позовите акушерку.

Он не остановился. Он мог бы нести ее вечно.

— Нет, доктора. И акушерку. Позовите их обоих. Соберите всех, кого сможете найти.

А потом появилась миссис Гринуэй, стойкая и уверенная в себе, и он остановился. Кассандра продолжала тянуть за его пальто, закрыв глаза, чтобы ее никто не увидел. Миссис Гринуэй легко коснулась рукой щеки Кассандры. Благословение. Экономка была там, чтобы помочь с лордом Чарльзом. Она знала, что сделала Кассандра в тот день. Она знала Кассандру. Она знает, что делать.

— У нее кровотечение, — сказал он. И затем: — Я не знаю, что делать.

Его голос дрогнул, но она поняла. Она соединила слова «акушерка» и «кровотечение» и поняла.

— Отнесите ее в ее комнату и положите на кровать, а мы присмотрим за ней, — сказала она. — Это женское дело. Мы знаем, что делать.

Он с облегчением повернулся. Кассандра получит необходимую помощь, и она будет исходить не от него. Он хотел помочь ей. Делать что-либо. Но что он знал об этом? Как он стал таким бесполезным?

За его спиной раздался шквал спокойных, настойчивых команд:

— Салли, принеси горячую воду для ванны леди Чарльз и отправь ее вместо этого наверх для мисс Кассандры. Мэри, приготовь чистое постельное белье. Джозеф, а теперь сходи за миссис Кинг, — и было что-то еще, но он не расслышал остального, потому что поднимался по лестнице. Она все еще прижималась к нему, уткнувшись лицом ему в шею и издав тихий стон, похожий на стон раненого животного.

Это был звук разбивающегося сердца.

Он ввалился в ее комнату и опустил ее на кровать, несмотря на окровавленные юбки и все остальное. Она не открывала глаз. Он стянул с нее полусапожки и обхватил рукой ее ногу, не в силах не обращать внимания на кровь. Он ничего не знал о таком виде крови. Он провел рукой прямо по ее подбородку, чтобы расстегнуть пуговицы на ее накидке, но она оттолкнула его руку.

— Нет. — Она не открывала глаз. — Только не ты. Только не ты.

Эти слова подействовали на него как удар под дых. У него чуть не подкосились ноги. Вот как сильно он все испортил — даже сейчас, когда она больше всего нуждалась, она хотела, чтобы он ушел.

Что ж, тем хуже для нее. Он был ее мужем и не собирался уходить.

— Тебе нужно раздеться, — сказал он. — У тебя кровь…

Голос подвел его. Он не знал, что сказать; это была не кровь, и они оба это знали. Он снова попытался расстегнуть ее мантилью, но пуговицы стали слишком маленькими и скользкими для его неуклюжих, трясущихся пальцев.

И снова она оттолкнула его бесполезные руки. На этот раз она все-таки посмотрела на него: уставилась дикими глазами.

— Нет. — Теперь ее голос звучал решительно. Она подняла голову и оттолкнула его. — Не ты. Ты не можешь. Ты не должен. Нет.

— Кассандра. Мне нужно помочь тебе. Скажи мне, что делать. О, боже, просто скажи мне, что делать

— Я хочу увидеть маму.

Она закрыла глаза и уронила голову обратно на подушку. Крупные слезы выкатились из-под ее век и потекли по щекам.

— Я хочу к маме.

Он вытер ее слезы своими бесполезными трясущимися руками, поцеловал ее в лоб и вышел из комнаты. Он сделал три шага и остановился в нерешительности. Было неправильно оставлять ее одну. Она не должна была оставаться одна. Но она не хотела его. Она хотела свою мать.

И, должно быть, леди Чарльз каким-то образом услышала, потому что мгновение спустя она была рядом.

— У Кассандры, — обратился он к ней. Она подошла ближе. Остановилась. Колебалась.

— У нее кровотечение, — сказал он.

Что за глупое слово. Кровотечение — это когда ты порезался.

— Наш ребенок. Ребенок…

— О, милое дитя.

Она бросилась вперед, к комнате дочери, но затем остановилась. И заколебалась. И тогда он увидел это: ее страх. Боль от потери сына была слишком сильной; она позволила этому сломить ее. Поэтому она оставила своего мужа и семью и ушла в мир, где ей не было больно. Он не мог осуждать ее; он использовал другой метод, но поступил так же.

Больше никогда.

Отвернуться от собственной боли означало бы отвернуться от Кассандры: это было то, что он понял в Бирмингеме. И единственное, что он знал каждой клеточкой своего жалкого, бесполезного существа, это то, что он никогда больше не отвернется от Кассандры.

Он обнял тещу за плечи, крепко удерживая ее, и заглянул ей в глаза. Она была в полном сознании. Она с тоской посмотрела в сторону своей спальни, туда, где пряталась от собственных неудач, своего стыда, своей вины, своего горя. Она знала, что происходит, и тоже не могла этого вынести.

Что ж, черт бы ее побрал. Если Кассандре придется это вынести, они все, черт возьми, это выдержат.

— Вы нужны ей, — сказал он. — Вы нужны ей сейчас.

Леди Чарльз нужно ее лекарство. Ей наверняка хочется спрятаться. Он понимал это. Но теперь он знал, что это не выход. Казалось, что это выход, но это было не так. И если он больше ничего и не сможет сделать для любимой женщины, он сделает хотя бы это.

— Потерпите несколько часов, — сказал он. Он отпустил ее, взял за руку. Она все еще носила обручальное кольцо. — Всего несколько часов. Вы сможете это сделать. Вы сможете сделать это для нее, потому что ей это нужно, и мы любим ее.

— Я подвела ее.

— Это не имеет значения. Важно лишь то, что вы нужны ей сейчас. Ее мать. Мы оба подвели ее. Мы не подведем ее снова.

Он ждал. Ему хотелось закричать: «Ваша дочь там одна, я ей не нужен, но она не должна оставаться одна». Но он должен быть терпеливым. Кассандра хотела бы, чтобы он был