Жюльетта Бенцони - Графиня тьмы
— С чего вы взяли, что он вас ненавидит? А мне вспоминается другое: шесть лет назад, день в день, когда королеву везли на эшафот, он спас вам жизнь.
— Я не забыл об этом, да и какое все это имеет значение? Скажите лучше, Лаура, как вы жили все эти годы?
— Неважно. Я путешествовала, вот и все.
— И ни разу не съездили в Бретань? Даже не послали туда весточки? Лали страшно волнуется и готова уже поверить в то, что вас больше нет на этом свете. Но почему вы так поступили?
— Откуда вам все это известно? Вы что, ездили туда?
— Представьте себе, ездил! Много месяцев провалялся в постели, едва не умер! А как только выздоровел, начал искать вас. Узнал, что мисс Адамс правительство чуть ли не выдворило из страны и она села в Гавре на корабль, направляющийся в Соединенные Штаты. Тогда я поехал в Сен-Мало и встретил там старую подругу, Лали, превратившуюся в судовладелицу. Кстати, она была очень печальна: не имея вестей ни от вас, ни от ваших слуг, она решила, что ваш корабль потерпел крушение и попросту затонул. Но сейчас-то, надеюсь, ее волнения позади?
— Не совсем. Я уезжаю домой завтра.
От ледяного ли тона Лауры, или от нарочито равнодушного выражения ее лица, но Батц снова рассердился и, схватив Лауру за плечи, начал трясти ее что было силы:
— Да скажите же, наконец, где вы были? Я хочу знать! Я имею право знать!
— У вас нет никаких прав… вы делаете мне больно…
— Ну и пусть! Говорите же!
— И не рассчитывайте! Мне нечего вам сказать.
Даже если бы Лаура и хотела, сейчас все равно она не могла ничего рассказать Батцу. Жан отпустил ее плечи, но только для того, чтобы схватить в объятия и жадно, властно поцеловать. И, хотя Лаура не отвечала на поцелуй, она чувствовала, что буквально тает от силы чувства этого мужчины. Время потекло вспять. В их воображении незатейливый интерьер фиакра превратился в постель со смятыми простынями в свете летнего дня, и на долгие минуты Лаура и Жан позабыли обо всем, что не имело отношения к яркой вспышке, бросившей их в объятия друг другу. Поцелуй следовал за поцелуем, губы их размыкались лишь для того, чтобы слиться снова и снова, но вдруг Лаура, почувствовав, что Жан расстегивает ей платье, ищет шею и грудь, запротестовала:
— Нет! Пожалуйста, не надо!
— Я так давно мечтал насытиться тобой! Я хочу этого прямо сейчас!
— Но все-таки не здесь…
— Где ты живешь?
— В отеле Университета на улице Бак… но туда нельзя! — испугалась она, вспомнив об Элизабет, Жуане и Бине…
Он, как встарь, весело расхохотался.
— Отель Университета? А знаешь ли ты, что там проживал мой старый враг д'Антрэг? Но ты права, заведение слишком респектабельное. Так поедем… к нам?
— К нам?
— Ты что, забыла отель Бове? Мы так были счастливы там! Ты даже не представляешь, сколько раз я ездил туда, надеясь, что ты вот-вот появишься в своем белом платьице и в гигантской соломенной шляпе!
Он крикнул кучеру адрес и вновь стал целовать Лауру, так что им показалось, что ехали они не больше минуты. Да время вообще остановилось для них. Они вычеркнули все, что существовало за пределами комнаты, той же самой, где они были тогда, и этой кровати, на которой их тела наконец нашли друг друга…
За окном было черным-черно, и на соседней церкви колокол отбил какой-то час, когда Жан полусонным уже голосом спросил:
— Так скажешь ты мне, что с тобой произошло?
— Нет.
Он приподнялся на локте, нахмурив брови, и тогда она нежно сказала:
— Не сердись. Я не имею права говорить.
— Не имеешь права? Даже мне?
— Тебе менее, чем кому-либо. Я поклялась молчать.
— Ах так?
Жан совсем расхотел спать, и Лаура почувствовала, как осязаемо, во всю мощь, заработал его интеллект. Чтобы отвлечь его от раздумий, она заговорила о другом:
— Я, как приехала, все ищу Анжа Питу, но, кажется, он испарился с парижских мостовых. А не…
Лицо Батца посерьезнело:
— Не умер? Нет. Его депортировали в Гвиану после событий фруктидора, когда Директория избавилась насильственным путем от двух своих членов. Питу не прекращал высмеивать в песнях то одних, то других, и на площади Сен-Жермен Л'Оксеруа, где он выступал, всегда собиралась большая толпа. Его популярность росла день ото дня, а песенки становились все более злободневными. Кончилось тем, что его схватили и выслали… Кажется, он в Куру[85], и говорят, что место это нездоровое…
— О, боже мой! Как хочется надеяться, что сможет вернуться оттуда живым! Я всегда так его любила! Такого друга у меня никогда не было…
— И мне он очень дорог, и я тоже надеюсь, что он еще к нам вернется.
Говоря это, Жан встал и направился к столу, наполнить вином бокалы. Один из них он протянул Лауре.
— Выпьем за его здоровье. Он молод, крепок, полон жажды жизни. Я уверен, что он выкарабкается.
Но Лаура ничего не ответила и не приняла вино. Взгляд ее застыл на руке, протянувшей ей бокал. На безымянном пальце в свете свечи блестело золотое кольцо…
Распахнув от ужаса глаза, она отодвинулась в глубь кровати, прижимая к груди простыню. Батц, недоумевая, все еще стоял перед ней, протягивая бокал. И тогда Лаура закричала:
— Вы женаты!
Это был не вопрос, а утверждение, и лицо Батца стало пунцовым. Поставив бокал, он взглянул на свою руку.
— Да, — согласился он, не смея поднять на нее глаз. — Признаюсь, что я и забыл…
Но она уже вскочила на ноги и судорожно собирала свою одежду. Запершись в туалетной комнате, Лаура крикнула через дверь:
— Вызовите мне экипаж!
Он не стал искать экипаж, а начал машинально одеваться. У него было такое чувство, что, внезапно отрезвев, он понял, что даже вознесшись к недосягаемым вершинам, все равно он был зарыт по колено в землю, и когда Лаура, начисто стерев всякие следы их недавних безумств, снова появилась в комнате, стал неуверенно объясняться, словно и не ждал, что ему поверят:
— Перед смертью мать Мишель оставила мне письмо, в котором просила заботиться о ее дочери… Я из-за раны волей-неволей оставался в доме Мишель, и она лечила меня… В какой-то миг мне стало так худо, что я подумал: конец близок. И велел пойти за священником, чтобы хоть имя ей оставить вместо заботы. Этот союз так и не был скреплен официальной печатью мэрии.
— Уж не вообразили ли вы, что это может иметь для меня хоть какое-то значение? Ваш брак был освящен, и этого довольно…
— Но довольно ли этого для нашей бедной любви? Я мечтал только о вас, я лишь вас любил и продолжаю любить по сей день. Стоило мне увидеть вас снова, как все исчезло, все унесено ветром. Я не оправдываюсь…
