Стефани Лоуренс - Соблазнительница
— И вы тоже, дорогая. — И наконец, повернулся к Елене: — Что же касается вас…
Та высокомерно подняла брови, в глазах ее плясали бесенята.
— Благодарю вас, со мной все будет в порядке. А вам пора отправляться, иначе вы не доберетесь до Лондона засветло.
Очередной прилив прощаний и пожеланий вынес всех за дверь. Артур спустился с Луизой с крыльца и подошел к тяжело нагруженной карете. Дверца захлопнулась, лакей от ступил, кнут щелкнул, карета тронулась.
— Скажи, ты доволен нашими зятьями? — спросила она.
— Они оба славные парни и, похоже, преданны нашим девочкам.
— Преданны? — Луиза улыбнулась. — Да, наверное, можно сказать и так.
— А ты? Ты ими довольна?
— Декстером — да, довольна. А Люк… в нем я не сомневаюсь, да и никогда не сомневалась. Кажется, они хорошо уживаются вместе, как я и ожидала, но что-то мне еще не вполне ясно. Но поверь, все утрясется. Я попросила Елену присмотреть за ними — она, конечно, это сделает. — Луиза погладила мужа по руке. — Не стоит волноваться — они справятся.
Артур хмыкнул, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. И решил, что, наверное, так и будет — либо судьба, либо Елена позаботятся обо всем.
Летний бал было решено назначить на вечер ближайшего воскресенья. Это давало пять дней на подготовку — можно было все успеть, и все-таки времени оставалось в обрез. Первое, и самое главное, — это приглашения; сразу же после ленча дамы их написали, затем все грумы и младшие конюхи развозили их по адресам.
После этого семья просидела три часа в гостиной, обсуждая, решая и составляя списки. Порция и Пенелопа убедили мисс Пинк, что их присутствие на совете необходимо для их образования — оно научит их, как должны вести дела леди; над их предложениями то и дело смеялись, но кое-какие из них были учтены и записаны.
Первый список — развлечения, второй — угощение, третий — мебель, четвертый — утварь: посуда, приборы, бокалы и прочее.
— Нужно уточнить порядок церемонии, — заявила Пенелопа.
Минерва улыбнулась, а Порция поддержала сестру:
— Да, Пен права. Необходимо составить расписание того, что и в какое время должно происходить.
Вид у нее был вполне невинный. Дамы переглянулись. Предполагалось, что ни Порция, ни Пенелопа, ни Эмили и ни Энн ни о чем не догадываются.
— Вы имеете в виду фейерверк и танцы? — спросила Амелия.
— И время, когда подадут угощение, и все такое. — Портция нахмурила лоб: — Мне кажется, такой список просто необходим.
Все вздохнули с облегчением; Порция и Пенелопа это заметили, но Филлида и Аманда тут же взялись обсуждать их предложение, мгновение пролетело, а с ним и вертевшиеся на языке у девочек вопросы.
Когда довольные проделанной работой девочки отправились прогуляться по лужайке, Амелия расслабилась в своем кресле и посмотрела на Филлиду, сидевшую рядом с Амандой.
— Я знаю, что вам не терпится вернуться к себе в Коу-лайтон. Мы не можем просить вас отложить отъезд…
Филлида жестом прервала ее:
— Мы с Аласдером обсудили этот вопрос еще вчера вечером. Мне очень хочется вернуться домой, но… Я никогда не прощу себе — и он, я думаю, тоже, — если мы уедем, а все пойдет не так, как нужно, только потому, что вам не хватит помощников.
— И все-таки это чрезмерная жертва. Вы уже сделали так много…
— Вздор! Вы же знаете, это нам нравится. И потом Аласдер уже послал своего грума в Лондон с запиской для Девила, а Девил перешлет наше сообщение папе и Джонасу в Девон, так что все улажено. — Филлида погладила Амелию по руке. — Право, нас настолько… настолько рассердил этот вор и мы так хотим изловить его, что вряд ли уехали бы, даже если бы и в самом деле вы не нуждались в нашей помощи.
Елена задумчиво покачала головой:
— Этот вор, кто бы он ни был, недостоин даже презрения. Не верю, будто он не знает, что его поступки могут повредить невинному человеку. Я считаю за честь принять участие в его уничтожении.
Мгновение спустя все встали, улыбаясь — друг другу, самим себе, — и, шелестя юбками, пошли наверх переодеваться.
Вечером Амелия взяла свои списки в постель. Спальня была единственным местом, где она могла поговорить с Люком наедине.
Тема, которую она решила затронуть, требовала полного уединения.
Когда он, обнаженный, растянулся рядом с ней, она, держа списки в руке, с трудом смогла сосредоточиться.
— Я попыталась по возможности сократить их, но все равно — это самое меньшее, что нам понадобится.
Он положил списки на одеяло.
— Делай все, что нужно. Все, что придет тебе в голову.
Он потянулся к ней, нашел ее губы и поцеловал долгим страстным поцелуем, так что ей стало совершенно ясно, что пришло в голову ему.
Когда он потянул с нее одеяло, она сжала в руке списки.
— Да, но…
Он снова поцеловал ее.
Тогда она взяла списки, нащупала край кровати и опустила бумаги на пол. Там они будут в большей сохранности. Если их оставить на кровати, на что они будут похожи завтра утром?
Позже, когда они, отдыхая, опять лежали под одеялом, она поцеловала его грудь и сказала:
— Спасибо тебе.
И улыбнулась, осознав двусмысленность этих слов, но не стала ничего прояснять.
— Я постараюсь свести расходы к минимуму.
Он замер, точно занавес упал на его тело. Это была реакция на упоминание о деньгах, неловкость, вполне понятная.
— Амелия, но ведь…
— Скупиться ни к чему. Я знаю. Но также ни к чему сорить деньгами. Я уложусь. — Ее одолевал сон, и она положила руку туда, куда любила класть ее, засыпая, — ему на грудь. — Не волнуйся.
Ее бормотание было почти неслышным; Люк про себя выругался. Он не знал, стоит ли ее будить, чтобы заставить выслушать правду…
От ее легкого дыхания шевелились волоски у него на груди. Рука, лежащая на его теле, становилась все тяжелее.
Он вздохнул, почувствовал, как неловкость отступает и его окутывает тепло.
Расслабившись, он наказал себе решить, где, когда, в какой последовательности он будет исповедоваться… и уснул.
Он должен был ей сказать. Если не минувшей ночью, то хотя бы утром. Если не всю правду, то хотя бы то, что ей не нужно экономить, а главное — почему.
А вместо этого…
Люк стоял у окна своего кабинета, глядя на лужайку и воскрешая в памяти это утро, когда он проснулся и увидел, что Амелии рядом нет.
Его охватила настоящая паника — она никогда не просыпалась раньше его, — и вдруг он услышал шорох в ее туалетной комнате. Секунда — и она вошла в спальню, уже одетая, готовая устремиться в новый день. Весело поздоровавшись с ним, она обогнула кровать и подняла с пола свои списки.
Она радостно щебетала обо всем, что ей предстоит сделать; на лице ее, в синих-синих глазах не было ни намека на беспокойство или фальшь. Она искренне верила, что находится на вершине мира — их мира, — несмотря на денежные ограничения. Она почти не замолкала, не ждала от него ответа, и у него просто духу не хватило погасить ее искрящую ся радость и заставить выслушать то, что в настоящий момент казалось вовсе не таким уж срочным.
