В СССР геев не было! - Ванда Лаванда
Ярослав Александрович промолчал, лишь снова затянулся, отвернувшись к окну.
– Ты не виноват. Она умерла не из-за тебя, а из-за болезни. Ты её не предавал, не изменял и не делал больно нарочно. Ты просто продолжил жить, после того как она умерла. Это нормально.
Михаил говорил спокойно, без эмоций, без надрыва. Они не раз поднимали эту тему, особенно в августе.
– Твой день рождения праздник не только для тебя, но и для твоих близких. Для детей. Для внуков. И для меня, в конце концов. А последнее время у нас не было ни поводов, ни возможностей собраться всем вместе и просто наслаждаться обществом друг друга, – Миша наклонился вперед, уперся локтями в колени. – Не лишай всех этого дня. И подарок не только от меня. Вся твоя семья помогала: кто-то выбирал, кто-то привез, кто-то собрал. Мы хотели, чтобы тебе было комфортно, хорошо и радостно.
Ярослав тяжело опустился в кресло, закинул ногу на ногу, попытался скрестить руки на груди, но из-за сигареты ему стало неудобно, и он оперся на подлокотник, держа руку над пепельницей, чтобы пепел не попал на столешницу или не упал на ковролин.
– Если не хочешь, чтобы упоминали, что сегодня твой день, хорошо. Я уберу с торта свечи, Мила снимет поздравительную гирлянду, а Даша с удовольствием полопает все шарики…
– Нет-нет, не надо, – Ярослав вдруг засмеялся, трясущейся рукой пытаясь затушить сигарету. – Миша, ты не меняешься. Когда-нибудь, тебе придется научиться перестать угождать мне.
– Никогда, – на полном серьезе ответил Гайдук, не разделяя веселья собеседника, и откинулся обратно на спинку.
Заметив, что его шутка не нашла отклика, Ярослав Александрович встал со своего кресла и присел перед креслом Михаила. Он положил ладони на руки мужчины, несильно сжимая их. С минуту они смотрели друг другу в глаза, и со стороны могло показаться, что они уже научились общаться телепатически. Иногда Слава жалел, что на самом деле это было не так. Было бы очень удобно знать, о чем думает этот заботливый, терпеливый, но при этом до безумия скрытный мужчина.
У Смирнитского было убеждение, что действия всегда лучше слов, и в его семейной жизни чаще всего такая тактика работала во благо. И пусть с Михаилом было одновременно и проще, и сложнее, чем было с Аней, но все же были вещи, перед которыми Гайдук не мог устоять никогда.
Например, проявление Ярославом инициативы в интимных аспектах их отношений.
Слава погладил руки Миши, поднимая темные волоски на предплечьях. Потянулся к нему всем телом, вставая на ноги. Раздвинув колени Михаила, он шагнул к нему, упираясь в край сиденья.
– Ты не обязан делать каждый мой день идеальным, знаешь? – спросил Смирнитский, проведя ладонью по густым волосам Миши. Серебряные пряди, щедро разбавившие черноту, только добавили ему шарма, статусности. И Ярослав это обожал.
– Ты так думаешь? А мне кажется, что обязан, – Михаил Петрович прикрыл глаза. – Никто не знает, сколько нам осталось. Год? Два? Пять? Мы не молодеем… И я счастлив, здесь и сейчас, с тобой. И хочу, чтобы ты тоже это чувствовал.
Именинник покачал головой. Напоминание о том, что их жизнь подошла к закату, в день его рождения было неуместным. Но Ярослав понял, что Михаил имел в виду. Поэтому он его просто поцеловал. Наклонился, на пару мгновений прижался своим лбом к его лбу, а потом уже поцеловал.
Их поцелуи не были похожи на подростковые страстные лобызания, с придыханием, с грубыми ласками губ и танцами языков. Но и не были похожи на мимолетные прикосновения двух уставших родителей, которым не хватает времени даже поесть нормально, что уж говорить про нежность и ласку для партнера.
Их поцелуи были их собственными. Медленными, сухими и уютными. Как теплый плед в дождливый осенний день, когда еще не включили отопление в квартире. Как долгожданная сигарета после тяжелого дня. Как аромат свежих кофейных зерен…
Ярослав целовал Михаила и перебирал волосы у него на затылке. Давно нужно было постричься, но отпускать Мишу в парикмахерскую не хотелось: ещё не отступил страх из-за возможности заразиться коронавирусом. Миша же обнимал Славу за талию, даже скорее не обнимал, а поддерживал, чтобы тому было удобнее стоять.
– Спасибо за то, что всё организовал, – Слава отстранился и выдохнул слова в самые губы Миши. «Спасибо» для него сейчас показалось более весомым словом, чем «люблю», хотя означали они примерно одно и то же. – А теперь пойдем. Некрасиво заставлять гостей столько ждать.
ГЛАВА 19
2020 г., осень
Во дворе дома сто тринадцать было много пожилых людей. Это был квартал из старых домов, и многие жили тут десятилетиями, так что волей-неволей большинство соседей перезнакомились. Некоторых, особенно скрытных, знали только в лицо, а другие рассказывали о своей жизни вплоть до родственников в седьмом поколении.
Самыми общительными были Агата и Настасья. Обе любили поговорить о себе, о своих родственниках, о своих проблемах, а заодно и о чужих. Две женщины не сходились только в одном: Агата ненавидела животных, а Настасья души не чаяла в кошках. Особенно в своем коте Орионе.
За те двадцать с хвостиком лет, что Михаил Петрович знаком с Анастасией Романовной, у нее это был третий кот. Первого кота звали Эридан, второй была кошка по имени Андромеда, и вот теперь ее питомцем был огромный рыжий монстр по кличке Орион. Насколько Михаил знал, Настасья не имела никакого отношения к астрономии и звездами не увлекалась. По крайней мере, в тех разговорах, в которых Гайдуку не посчастливилось участвовать, женщина никогда не упоминала о таком своем хобби. Так что причина, почему она называла своих питомцев в честь созвездий, оставалась тайной.
Ориона, как и Настасью, знали почти все, кто ежедневно выходил на прогулку до обеда: и пожилые соседи, и мамочки с детьми. В теплые дни баба Настя выводила кота погулять во двор на поводке, как собаку. А тот был и рад выбраться из маленькой квартиры, чтобы подышать свежим воздухом и провожать взглядом наглых голубей, которых ему было лень даже пугать, не то, что ловить. Обычно, выйдя из дома, они делали круг вокруг двора, а затем выбирали удобную скамейку, где кот занимал половину сиденья и лежал, медленно покачивая своим роскошным хвостом, едва не достающим до земли.
Орион был толстым, пушистым, добрым и охочим до ласки. Так что, если во дворе толпа ребят собиралась вокруг лавочки, а не носилась по детской площадке, было очевидно,
